Осторожно я заглянул в Сумрак и едва удержался от крика. Цветной ураган из восьмидесяти тысяч аур бесновался в исполинской овальной чаше стадиона. Здесь был весь спектр красок и оттенков. Никогда в жизни я не видел ничего подобного и вряд ли увижу. Радужные потоки энергии переполняли Сумрак… и вся до капли она улетала куда-то вверх, словно затянутая мощным циклоническим вихрем. VIP-ложа была частично скрыта от меня трибунами слева, и я не увидел никого из высокопоставленных Темных. Зато чуть ниже, в каких-то ста метрах, сидели под присмотром вожатых ребята из лагеря. Я видел их необычные ауры неопределенного перламутрового цвета. Четырнадцать человек… пока еще человек. Нет, я не смог бы ни крикнуть им что-нибудь, ни подать знак Артему – не оставалось Силы, да и мое укрытие сразу было бы обнаружено.

Пять секунд в Сумраке – больше я не выдержал; весь в ледяном поту вынырнул я в физический мир и без сил упал на пол. Сознание уплывало. Снова, как недавно, на втором слое, меня накрыло опустошение и безразличие к происходящему. Даже дыхание давалось мне с трудом…

И вот, когда небо на востоке начало светлеть, подошло время кульминации. Глухо застучали барабаны, потоки электрического света устремились к сцене, и вдруг все звуки смолкли. Немедленно вожатые встали за спинами подростков из «Лесной сказки».

Стал слышен веселый и пьяный гомон трибун, но тут же стих и он – утомленные долгой программой люди замолкали, готовились к новому зрелищу.

Осипший за ночь клоун Тим вышел вперед, вскинул руки и воскликнул:

– Дамы и господа, позвольте вам представить необычного человека. Скажу больше – самого жалкого и глупого из всех людей, что нам удалось найти для вашего развлечения. Восемнадцать лет на белом свете он отравляет жизнь своей матери, своей девушке и немногочисленным приятелям. И сегодня – на ваших глазах – всем страданиям будет положен конец. Поприветствуем Бычару!

Одинокая труба в оркестре провыла несколько тактов бравурного марша и осеклась; трибуны заинтересованно поаплодировали. Я поднял голову и увидел приготовленную на заклание жертву. Тощий длинноволосый парнишка в засаленной майке без рукавов шагнул, словно сомнамбула, в круг света на сцене. Он напоминал наркомана или запойного пьяницу.

Камера выхватила лицо, и режиссер дал его крупным планом на табло. Наружность Бычары никак нельзя было назвать привлекательной: лоб покрывала россыпь угрей, на щеках проросла редкая щетина, сломанный и криво сросшийся нос говорил о вздорном характере.

Мокрые губы его при виде трибун сложились в презрительную гримасу.