– А ты?

– А я перейму, где учитель велел.

– Где?..

Сквара шагнул в сторону и пропал. Расточился среди теней, развеялся летучими пеленами.

Лутошка ещё постоял, глядя на запад. Окоём кривился перед ним, плавал, ронял в неворотимую бездну упорные поезда на белой дороге, тёмные корабли, дивный остров за морем… Не было ходу ему на вольную волюшку, да, знать, и не будет!

Ресницы прихватывало ледком. Острожанин зло отскрёб от лица корку слёз, поплёлся прочь от скал, к лесу. Он то и дело озирался вокруг, но берег оставался безлюден. Падера нахлёстывала сзади, пронизывала подбивку сермяги. Тащиться шаг за шаг скоро стало зябко. Через полверсты Лутошка уже снова бежал.

А может, ещё настяжает он заветных иверин…

Или чью-нибудь голову господину источнику принесёт…

Стень выздоравливал не скоро и не легко.

– Ты чего хотел? – сказал ему Ветер. – Чтобы от грязных вил заживало, как от меча?

Лихарь ничего особенного и не хотел. Всего лишь снова на ноги встать.

Из четырёх ран послушно сомкнулась только одна, как и полагалось царапине. Вскроенную боевую жилу тоже удалось запереть, но плоть не желала срастаться надёжно. То один, то другой протык вскипал гноем, вновь пластал Лихаря на тюфяке, отнимал силы трясовицей. Торговая башня сверху донизу пропахла дёгтем и серой.

– Был большой и злющий стень, стала серенькая тень, – смеялись под рукой младшие ученики.

Кто придумал шуточку, сомнений не вызывало, но громко потешаться над наставником не дерзали. Это небось не попущеник, который вчера был, завтра сплыл.

Ознобиша в охотку посиживал среди книг, радуясь, что не надо в ужасе подскакивать на дверной скрип и цепляться за полки, чтоб с лесенки не упасть.

Сегодня, правда, он всё медленней переворачивал страницы хвалебника и хмурился, без конца задумываясь о стороннем.

– Слышь… – сказал он наконец.

Сквара поднял глаза от замусоленного «Истолкования лествицы», радуясь случаю ненадолго выпутаться из прямых и побочных ветвей, порядков и величаний.

– Ну?