Инберн остался ждать, беспокойно теребя усы.

Погреба, где хранилось съестное, были отгорожены от прочих крепостных подземелий надёжными стенами, возведёнными уже после Беды. Лыкаш вырос в деревянной избе. Левобережники трудно привыкали к камню. Однако даже он понимал, что работа была вовсе не образцовая. У стойного плотника ведь не торчат внутрь дома корни и сучья, не свисает кора…

Голоса наверху отдалились, стали невнятными. Пламя светильника придавало уверенности. Лыкаш немного обжился, осмелел, сделал шаг прочь от лестницы, пошёл чередой тесных палат. Мимо плыли кадушки и стенные полицы, заставленные горшками… Тени как-то слишком проворно отбегали назад. Воробыш рад был жить под рукой Инберна, но сейчас, право, не знал, что лучше: брести тут в тишине – или гоняться по лесам за рыжим Лутошкой, проворным, злым и оружным. Неровную кладку густо обомшили бурые потёки, красиво отороченные белым пухом. С потолка свисали лохмотья вроде густой паутины. Они колебались в потревоженном воздухе: ловчие тенёта, наделённые собственным движением…

Достигнув самой дальней стены, Лыкаш вздохнул с облегчением. Начал соображать, какими словами доложит всё Инберну. Зачем-то протянул руку, тронул камни, как бы подтверждая, что в самом деле здесь побывал.

Ох, не надо было ему этого делать!.. В каменной толще вдруг ожило, заскреблось, вздохнуло, заплакало…

Воробыш едва не оглох от собственного крика. В углу справа шарахнулись тени, которым совершенно точно не полагалось там быть. Слева, наоборот, засветилось, как гнилушки в мокрой земле. Зловещие паутины стали отделяться от потолка, путаться Лыкашу в волосы, слетать на глаза…

Сейчас совсем обоймут…

И будет он ворочаться на полу уже не человеком, каким проснулся с утра, а жутким коконом, бурым в белом пуху, по сути съеденным, но ещё шевелящимся…

– Мама-а-а!

Обратно в поварню Лыкаш вылетел чуть не плача от пережитого страха, с белыми глазами и непослушно кривящимся ртом. Вот, стало быть, отчего заговаривался и пачкал штаны несчастный Опура. Возьмёшь в толк, как сам того же хлебнёшь…

– Полно мамкать! – оборвал Инберн. Стало понятно: державцу тоже было очень не по себе. – Что видел?

– Там… там… – всхлипнул Звигур.

– Сказывай толком, не то обратно закину!

– Из стены лезет… Жалуется, стучит…

Приспешники попятились от поднятой западни. Инберн нахмурился. Кажется, подтверждались его худшие опасения. Кашель, сыпь… А теперь и юный гнездарь, которого он намечал себе в преемники, начал видеть и слышать всякую небыль.

Всё как прошлый раз.

Погреба пора было окуривать.