– Какую такую соль?..

Воробыш почувствовал на себе взгляды всей стряпни, почти пожалел, что высунулся. Однако представить, как давятся собственными лёгкими Опура или Лутошка, было ещё невозможней.

– Не в пронос твоей чести, господин… Красную. Я сам видел за Неусыпучими топями, она там ключами кипит… И на вкус та же…

Инберн обошёл его, снова заглянул в прорубь. Кабального Ветер ему навряд ли отдаст, да и смертников в Чёрной Пятери ожидали ещё не скоро. Державец снова подумал про холопа в кладовке. Кажется, затею дать парнишке самострел поднесли источнику те двое неразлучных, младший Зяблик с дикомытом. Ветер их похвалил. Может, и Лыкашка не только умение греть масло для пряженцев из дому принёс?

Он принял решение.

– Сроку тебе седмица. Ухичивай погреб, как у вас принято. А не пропадёт плесень, полезешь окуривать.

Продух Сквара нашёл, но не очень обрадовался. Он всё-таки не угадал направления. Мрачный ход вывел его далеко за пределы крепости, под скалы у маленького лесного зеленца, служившего кормовищем вепрям и зайцам. Чтобы выбраться наружу, пришлось пластаться в щели между камнями. Сквара застревал, обдирался, гадал про себя, на что ему это надо. Он всё равно не хотел возвращаться в крепость поверху. Бежать от зеленца до зеленца по лютому морозу – невелика радость. Да и светильник хорошо бы забрать, покинутый на краю подтюремка… Тем не менее всякий путь следовало пройти до конца. Извиваясь и брыкаясь, Сквара вывалился из расселины и некоторое время блаженствовал, отогреваясь в тёплой калужине. Он даже не очень опознавался кругом. И так хорошо представлял, как выйти сюда лесом. Может, пригодится когда. А нет, ну и не надо.

– Была б дыра да пар валил, – лениво пробормотал он. – А что сунуть найдём…

Влажное тепло навевало дремоту. Залёживаться было нельзя, но от этого только хотелось плотнее сожмуриться, притворяясь, будто нежишься в домашней мыльне и пар любит в костях, изгоняя усталость дальней дороги. «Вот он я, мама. Не сердись уж, что припоздал…»

Так всё время тешил себя несчастный Лутошка. Вот засну и проснусь, и вновь станет канун Маганкиной прелюбы́, и не сунусь я нипочём в проклятый собачник, саночки возле двери поставлю да мимо тихо пройду…

«От мечтанья не сбудется, – говорил ему Сквара. – Случилось уже, теперь думай, как жить, а отменить не отменишь!» Лутошка не слушал. Лил пустые слёзы о небываемом. Что взять с бедолаги? Добро бы отца его люди хвалили Корнем или Пеньком. А то – Недобоем.

Опёнок зло выругался, поднялся из нагретой лужи, полез назад, в знакомую тьму. Холод сразу вцепился отточенными когтями. Болотная вода стекала под землю, постепенно утрачивая тепло. Петь больше не хотелось. Сквара стучал зубами, чертил рукой по стене, отсчитывал шаги.