Голос морока

– Смешной ты, – сказала Надейка. – Ногами скорблю, а на что-то руку теребишь…

Он держал её правую кисть, терпеливо мял плоть между большим пальцем и шишом. Оставил наконец, взялся за левую. Добрые были руки, осторожные. Но и не вырвешься, поколи сам не отпустит. Это Надейка, как всякая девушка, тоже чувствовала безошибочно. И… ничуть не боялась.

– Ага, – кивнул он. – Ещё диво дивное есть: ноги мёрзнут, да течёт из носа потом.

Надейка вздохнула, улыбнулась. Удивилась сама себе. Был, оказывается, продух у чёрного облака одиночества и отчаяния, в котором она совсем было потерялась.

– Ты, значит, Ворон теперь?

Огонёк жирника, стоявшего на полу у двери, делал его вправду похожим на клювастую птицу. Горбатый нос, змейки света на волосах, мерцающие глаза. Он улыбнулся в ответ:

– Ну… учитель так говорит. Уж знает небось.

Наваждение рассеялось. Правда, Надейке упорно казалось, что после имянаречения у него и улыбка стала другая.

– Если однажды забудусь и прежним именем назову, осерчаешь?

Ворон удивился:

– На что серчать? Так меня родители нарекли.

– Тоже знали небось…

Он задумался.

– Они меня на другую жизнь называли. Проживи я по их замыслу, так и помер бы Скварой. – Глаза лукаво блеснули. – И то сетовали добрые люди, нас-де с братищем неправильно нарекли… Наоборот надо бы.

– Наоборот?

– Сквара – это по-нашему пламя, – пояснил Ворон. – А брат, он такой и есть… войдёт, сразу светло.

– Как Лутошка, что ли?

Хоть в чём-то равнять Светела с бывшим кабальным было смешно.

– Жарый он. Огненный.