Женщина беспокойно подвинулась в кресле, махнула рукой. Лутошка начал думать, что это значит: не верит ему? поздорову убираться велит?.. Кука вновь уставилась на него. Глянула так, словно это он её вынудил бросить родовые хоромы, отправил скитаться. Напрямую спросила:

– Обречённика, в Шегардае взятого, видал?

Бабы перестали шушукаться, навострили уши. Чага оставила тереть, оглянулась.

– А как же, – удивился Лутошка. – Видал…

Странные ему попались переселенцы. Не хотели знать, чему он умён был, чем мог быть им полезен. Расспрашивали знай про Чёрную Пятерь, лежавшую далеко в стороне, про смертника вот… Всё проверяли, правду ли говорит? На что бы?

– Как звали его?

Лутошка удивился ещё больше:

– Кудаш…

Боярыня Кука вздрогнула и словно бы уменьшилась, усохла под меховой полстью, но глаз не отвела. Чага тоже смотрела на острожанина, хмурилась, недоумевала.

– И… как было? – спросила хозяйка ватаги. – Сказывай, велю!

Лутошка пожал плечами:

– А что сказывать… В невольке сидел.

– А потом? Напустили вас котляры?

– Я-то издали смотрел, я же кабальной был, – не сбившись, отговорился Лутошка.

Его взяла тоска, мшистая земля под ногами помстилась коварным ледком Дыхалицы. Как ступать, чтобы до берега добрести?

– Сказывай! – требовательно повторила боярыня.

– Так нечего сказывать… У господина источника матушка померла, он своим на Великом Погребе наречение и устроил. Чтобы, значит, почтить. Ну они и почтили… Из дикомытов ученик один, Скварка. Теперь Вороном прозывается.

Сказал, как щитом заслонился. «Не я, не я это! Всё он… Я одаль стоял…»

– Что?.. – спросила боярыня. Она мелко подёргивала головой, заранее отрицая весть, которой сама требовала. – Сделал-то что? Сказывай!

Лутошка отвёл глаза: