– Круг Мудрецов, – сказал Ветер, – назидает нам отмечать столь неисправимых глумцов жабьими лапками.

– Жабьими?..

– По приговору Круга я должен был усечь ему пальцы, чтобы не мог больше ни на гуслях играть, ни кукол водить.

Ворон снова вздрогнул. Между лопатками на тараканьих ножках разбежался морозец. От слов учителя веяло таким же тёмным холодом, что от рассказов Шерёшки. Ворон медленно выговорил:

– Значит, это орудье… тебе вручили… ревнители веры? Мудрецы Круга? Которые… не очень любят тебя?

– Да.

Ревнители. Братья святого Краснопева, заточившего целую семью, – а люди даже не подозревали, что привезённую ими книгу провозгласили запретной. И вот любимица праведной Аэксинэй разрешилась от бремени едва ли не в тот самый день, когда на головы узникам посыпались камни. Скоро мужнин голос перестал отзываться из дальней каморы, и с Шерёшкой остались лишь «распоясанные» за стенами справа и слева, а маленькая дочь тянулась к груди, но у матери не было для неё молока… «А потом к нам склонилась Владычица. Всякий рождённый узрит впереди смерть…»

Ворон вдруг спросил:

– Учитель, кто такой был Гедах Керт?

Он никак не ждал, что Ветер засмеётся в ответ.

– Почему «был»?

– Так в родословных книгах листки вынуты… Когда я на стене прочитал…

Ветер усмехнулся:

– Ты, чудо лесное, Гедаха этого очень хорошо знаешь.

– Я?..

– Ты видел его в Житой Росточи, когда я там долю крови забирал для Владычицы. Только он давно сложил царственноравное имя. Теперь он предпочитает зваться Кербогой.

Ворон открыл рот. И молча закрыл.

Ветер продолжал:

– Под самую Беду Круг послал меня в Царский Волок – устраивать воинский путь, способлять Краснопеву… – Он помолчал немного, передохнул, говорить было трудно. – Приехал я уже на развалины. Я увидел глыбы, ставшие могилой ревнителя, и узников, чудесно обойдённых гневом Справедливой. Я и решил, что помилованные Владычицей более не подлежат земному суду.

– Тётя Шерёшка рассказывала, ты её на руках вынес…