На Истомином забытище не сбереглось даже тына – въезжанам обставиться от дикого леса. Злат велел завернуть сюда не ради удобства ночлега – из уважения к родительскому чину невесты. Шастнуть второпях мимо, поклона не отдав? Нехорошо…

Легко было найти почитаемые могилы на вольном холме. Пламя Беды, пришедшее с юга, жестоко ободрало шеломя, превратило в каменный останец. Погребённые вновь подставили грудь за детей, как то родителям заповедано.

– Жаль, прахов не сыскать, – сказал Злат. – Чаянушке бы свезти памяткой драгоценной!

Они с Улешем забрались на жальник по отлогой северной стороне. Принесли огонь, разложили вышитую скатёрочку. Поставили кашу, добрую строганину, кружок постилы – тризнить вместе с усопшими. В руках Злата весело звякнул андархский уд, маленький, как раз для похода.

Злат запевал, Улеш подхватывал. Голос у неклюда объявился сильный, красивый, неожиданно звенящий подспудным весельем, которое как веснушки на щеках: если нет, не приклеишь, а если уж есть – и смерть не сотрёт.

Ворон сперва держался в сторонке, тёмной тенью в ночи.

Наконец выпростал руку, сунул за пазуху. Улеш чуть не поперхнулся, когда к пению струн добавились протяжные вздохи и задорный щебет кугиклов. «Ну как счастью не быть? – спрашивали, трепеща, соловьиные горлышки. – Иначе зачем родители жили, на что жизни свои в муках и трудах полагали?»

Шерлопский урман

Шерлопский урман

До утра Злат передумал множество дум, и хоть бы одну добрую. Давние родители Чаяны ему не то что светлого сна не послали – вообще почти никакого. «Гнушаются во мне семьянина признавать. А может, душеньки в Ямищи отлетели, вправду у милой подушки вьются…» Братец Аро говорил: в дружине им редко удавалось по-настоящему выспаться. И ничего. Тело всё равно отдыхает, пока мирно лежит. Злат тогда не очень поверил.

Забыться удалось, когда из корзинки вылез котёнок, в поисках уюта втиснулся под хозяйскую шею.

Утром Злат покинул болочок хмурый, но на удивление бодрый.

Мычали упряжные оботуры, вернувшиеся с тебенёвки. Ворон, голый по пояс, умывался снегом. Не спеша, с удовольствием. Возле походного очажка металась стряпеюшка. Без горячей заварихи как в дорогу пускаться?

Из котла над углями булькало густыми и долгими запахами Выскирега. Злат неволей улыбнулся. Водоросли, разварной кисельный корень, рыбная мука, птенцовый жир…

В животе приветственно забурчало.

Одного жаль, стряпея нынче поднялась с левой ноги. Хобот, что ли, кряхтением над больной рукой спень разгонял?

Женщина вконец осердилась, пустила в Ворона тряпкой:

– Ишь разнежился! Молодой, стыда нет! Иди хлёбовом добрых людей обноси!