Наконец-то! Белый влажный кисель овеял лицо…

Внутри зеленца, в полусотне шагов от ворот, на талой земле скорчился Улыба. Сулица, разогнанная копьеметалкой, пробила овчинный кожух. Копьецо бросил дозорный. Не признал дружка в кричащем и растерзанном бесноватом, выбежавшем из тумана. Лигуй перескочил Улыбину ногу: обега́ть кругом показалось долго.

Ввалился во двор:

– Закладывай ворота! Живо закладывай, говорю!..

На него странно смотрели. С лица спал, глаза дикие, волосы дыбом…

Прочный брус тяжело стукнул в проушинах. Звука отрадней Лигуй за всю жизнь не слыхал.

Во дворе было куда веселей, чем в тёмном и враждебном лесу. Лица перед глазами не держались, но это мелькали лица живых, не ледышки кровавые. Трещали в руках домочадцев смолёные витни. Мало, слишком мало! Нужно ещё!

– Огня святого добуду, – прохрипел Лигуй. – От лешей силы отбо́ю!..

Не глядя ринулся в дом.

– Это что у батюшки на спине?.. – ужаснулся сзади девичий голос. Некогда было слушать его.

В сенях Лигуй метнул с плеч кафтан, мокрый, изодранный о сучья и пни. Не глядя схватил бочонок дёгтя из ряда, выстроенного у стены. Внёс в избу. У печи возились две бабы. Лигуй взмахом руки смёл всё, что они выставили на стол. Брякнули скалки, пылью разлетелась мука!.. Обеих дур метлой вымело за порог. Лигуй понял, что́ нужно делать. Бросился, заложил дверь. Вот теперь никто не помешает ему! Он поспешно раскупорил заветный горшочек…

Загодя сделанные знамена не подвели. Каменное сердечко забилось, начало исторгать свет. Послушно вспыхнула берёста. Лигуй взялся зажигать светильники, лампы, сальные плошки, найденные на полицах. Дёготь плескал на пол, на одежду. Изба озарилась. Ещё света, ещё! Берестяной клок обжёг пальцы, Лигуй бросил его, схватил новый. Поплыл дым, это было хорошо. Выходец из Кромешного мира не сунется к дымному очагу. В дверь ломились снаружи. Лигуй засмеялся. Он ни с кем не поделится светом, никого не пустит в избу, где сулит оборону Божий огонь…

С горки на другом краю болота за пожаром наблюдало несколько человек.

– А я уж думал, так и загибну, отмщения за батюшку не увижу, – сказал Коптелка. Сотворил святой знак. – Не попустила Моранушка.

Он сидел верхом на кореннике, погрузив руки в длинную шерсть. Смотрел не мигая на пламя, рвавшее туман. Бык заворачивал голову, гладил так и не спиленным рогом хозяйскую деревяшку. Коптелка уже избавил его от кольца, вдетого за непокорство. Пристяжной стоял рядом с братом. На белых лбах вкривь и вкось запеклись красные полосы. Скоро всё заживёт.

– Славься, Владычица, – сказал Ворон.