– Был Порудный Мох, прозовётся Лигуевой Гарью, – предрёк Злат.

Дикомыт переступил беговыми иртами:

– Чести много.

Он уже отодрал от лица «кровавый» потёк, но из ворота казались чёрные и зелёные тряпки. Тугому Бакунину луку хорошо лежалось в руке. Лебединых стрел в туле убавилось по числу Лигуевых ухорезов, не добежавших до зеленца.

– Я тоже мог перед ними из сугроба встать, – проворчал Злат ревниво. Коптелка предлагал ему сесть на второго быка, он с непривычки убоялся, теперь жалел.

Ворон кивнул, глядя через болото:

– Мог. А они могли стрельнуть с перепугу.

– А в тебя бы стрельнули?!

– А я от калёной стрелы крепким словом заговорённый.

Злат довольно насмотрелся на моранича за время похода. Принял бы на веру и ещё что похлеще.

– Дёготь горит, – глядя на страшное пламя, определил Коптелка. – Не впрок пошло краденое!

За болотом редел туман, съедаемый неистовым жаром. На старом поле толпой сбились погорельцы. Яростный свет стелился по снегу, наделяя их шаткими, невозможно долгими тенями. Ни ухожи отстоять, ни добро вытащить. Спасибо, выскочили живые!

Вот тяжело застонала, рухнула крыша. Лигуевичи отпрянули дальше, жар как будто метнулся в стороны по земле. Почти разом по всей длине вспыхнул тын. Загородил долгой крадой гибнущий двор.

– Отстроимся, – подал голос Улеш.

Коптелка передвинулся на уютной спине, ответил громко, уверенно:

– Не впервой.

Коряжинские выходцы с десибратовичами стояли плечом к плечу. Все они храбрились на бой. Теперь были рады: никто кровью не замарался.

Толстенные рассохи подпорных столбов, ещё видимые в огне, заваливались, распадались угольем.

Злат вдруг понял, что боится покинуть Ворона взглядом. Орудье тайного воина было завершено. Отвернись – растает в ночи, и следа не сыщешь. Уже теперь отчуждился, суровый стоял, незнакомый. Пристально разглядывал погорелую Лигуеву чадь, растерянно снующую за болотом. Не спешил снимать тетиву с лука.

– Порейки не вижу, – сказал он наконец.