Ознобиша почтительно склонил голову:

– Этот райца счастлив хоть мало потрудиться для чести венца. Ты прав, государь. Я здесь во исполнение воли третьего сына. Если тебе будет благоугодно помочь в разысканиях…

– А-а, – усмехнулся Гайдияр. – Так вот отчего сестрица Змеда целует старые безделушки, а Ваан через слово поминает бездельника Анахора! Что ж, помогу. Только не обещаю, что братец возрадуется моей повести. И вот ещё. Сразу выложишь всё, что случится нацарапать, под мою печать. А то я уже понял: иное писало разит хуже ножа!

Ознобиша судорожно раздумывал, к чему бы подобное замечание. Гайдияр добавил сквозь зубы:

– Этому олуху ты выхлопотал пощаду. Но дай Боги разведать, кто песенное паскудство сложил, – не помилую!

Идя назад через пустошь, Ознобиша в истинном смысле не чуял под собой ног. Ступал с призрачной лёгкостью: дунь ветер посильней – как есть унесёт! Мысли бестолково метались, звеня отзвуками грядущих тревог, но главенствовала одна: «Я не осудил. Не осудил…»

Значит, всё будет хорошо. Значит, пока ничего не случилось. А новую схватку он встретит с новыми силами.

– Мартхе! – окликнули сзади. И чуть погодя: – Ознобиша!..

Он оглянулся. Его прежнее имя здесь знали немногие. Со стороны бутырки, кутаясь в рогожный плащик, спешил коротконогий толстяк.

– Наставник Галуха?..

Удивление жило недолго. Бубен в углу расправы. Дудочка в лодочном сарае.

– Быстро ходишь, не догнать, – отдуваясь, пожаловался игрец. – Позволишь, я до лестницы тебя провожу?

Он казался ещё приземистей и толще прежнего. «Или это я вырос?..» Чувство, что сейчас разразится выволочка, уходило с трудом.

Некоторое время шли молча. Ознобиша смотрел, как пугливо озирался Галуха, и не знал, что сказать. «На новой службе поздравить? Только, будь она в радость, выбежал бы меня догонять?»

– Ты вспоминаешь, как я ругал тебя за ослиную глотку, – с горькой обидой выговорил попущеник.

– Иногда вспоминаю, – улыбнулся Ознобиша. – Ты был прав, петь я так и не научился.

– Теперь с тобой благосклонность праведного…

– А с тобой разве нет?

Галуха нахохлился, пряча лицо от сырого ветра. Помолчал ещё и решился: