Очередной бесхмелинушка вёз тележку без кузова. Парень, чьё имя поделом забыл Гайдияр, в знак отвержения от людей ехал шиворот-навыворот. Все порты задом наперёд, изнанкой наружу, кругом шеи тяжёлка. И сам – лицом назад. Слева, справа летели рыбьи кишки и прочая дрянь, которую так легко подбирает ищущая рука. Возилка еле поспевал прикрывать лицо рукавом. Ему тоже доставалось от народных щедрот.

– Не так раньше казнили, – говорили в толпе.

– Обречённику смерть, добрым людям гулянье.

У тележки с громким плачем бежала растрёпанная баба. Отца и братьев наказанного порядчики оттеснили, но мать поди удержи.

Вот тележка завершила круг по исаду. Плащи расправы заслонили тягуна с матерью, скрыли возилку. Произошло движение, воины согласно воздели щиты. На живую подвысь истым Ойдригом Первым взбежал Гайдияр:

– Слушай же, Выскирег царственноравный!

Царевич пылал золотом, как в день, когда остановились дружины.

– Я покарал человека, вздумавшего меня подвести! Вы видели: он принял наказание, как мужу достойно. Посему никто более не смеет злословить семью, довольно претерпевшую от его низости. Над нею – мой щит!

Царевич даже притопнул, добавляя весу словам. Опора, зиждимая руками могучего Новка, не шелохнулась.

– И ещё потому, – летело над площадью, – что бывают злодеи похуже струсившего бойца! Он бросил меня, но хотя бы в спину не бил!.. Да, мужи достаточные, прячется среди вас и такой. Думал ли я, что дождусь за свои труды!.. Ан дождался вот! Храбрости не имея, срамным пением под лопатку язвят!.. – Гайдияр оглядел притихший исад, грозно потребовал: – Сей же час, говорю, объявись, козявка премерзкая! Не то сам пойду доискиваться и сводить и уж кого походя зашибу, не обессудь!

Людское скопище загудело, заколыхалось, каждый украдкой взглядывал на соседа. Ознобишины ноги пустили крепкие корни, никакая сила не вырвет. Краем глаза он приметил Машкару, тот улыбался.

– Знал я: и теперь струсишь! – Гайдияр легко сосчитал кожаные ступени, встал наземь. – Тут кто-то грустил о казнях прежних времён, так не вспомнить ли, братья, как за одного родовича казнили другого? Чтоб впредь неповадно?

Торговцы, побирушки и ротозеи, только что весело метавшие сор, в ужасе подались прочь.

Не успели.

Да кто б тут успел. Гайдияр не просто шагнул – как бы исчез в прежнем месте, возникнув сразу в другом. Метнул руку. В жилистой хватке затрепыхался нищий. Бессильный, бросовый человечишко.

Кругом как по волшебству сделалось порожнее место.

– Которых Богов славишь? – зловеще спросил Гайдияр. – Взывай напоследок!

Схваченный заблажил. Без слов, тонко, предсмертно.