Толпа дрогнула… и разделилась. Кто мог косить, уже работал. Прочие – завидовали. Вдали, на дороге, появилась огромная карета, запряженная шестеркой белоснежных коней. Даже издали было видно: сбруя каждого вышита золотом, на оголовье полыхают каменья! Селяне заохали, стали кланяться, кое-кто надумал опуститься на колени. Траву теперь рвали даже и голыми руками, кусты рубили топорами, скошенное поддевали на вилы и отбрасывали прочь. От кареты через поле, не выбирая тропу, скакали всадники, мяли хлеб. Подлетели, спешились, поклонились Ворону, как старшему.
– Женщин забрать надо бережно, как прокосят дорожку, карету сюда, – велел Ворон. Обернулся к домику и поднял бровь, без слов спрашивая у Йена, что дальше.
– Женщин забрать надо бережно, как прокосят дорожку, карету сюда, – велел Ворон. Обернулся к домику и поднял бровь, без слов спрашивая у Йена, что дальше.
– Бертран, вы решили?
– Бертран, вы решили?
Лисенок вывернулся невесть откуда, он же был рядом с хозяином лачуги. И уже держал на плече Нильса, и уже знакомил его с папой, умудряясь клясться богом, мамой и именем Локки, что нашел самого что ни есть настоящего отца! Нильс и не верил – и верил. Он давно уже от Лисенка не отлипал днем и ночью, и только рядом с ним делался похож на обычного ребенка. Не кусался, не визжал и не пытался ударить исподтишка.
Лисенок вывернулся невесть откуда, он же был рядом с хозяином лачуги. И уже держал на плече Нильса, и уже знакомил его с папой, умудряясь клясться богом, мамой и именем Локки, что нашел самого что ни есть настоящего отца! Нильс и не верил – и верил. Он давно уже от Лисенка не отлипал днем и ночью, и только рядом с ним делался похож на обычного ребенка. Не кусался, не визжал и не пытался ударить исподтишка.
– Во что вы втравливаете меня? – ужаснулся Бертран, неловко улыбаясь Нильсу и не смея опровергнуть ложь Лисенка.
– Во что вы втравливаете меня? – ужаснулся Бертран, неловко улыбаясь Нильсу и не смея опровергнуть ложь Лисенка.
Йен достал из кожуха бумаги и подал нищему рыцарю. Тот изучил, скривился – да, его долговые расписки, вся неподъёмная кипа… Йен добыл ножик для чистки яблок – иного оружия при нем не было – и старательно прорубил расписки посередине.
Йен достал из кожуха бумаги и подал нищему рыцарю. Тот изучил, скривился – да, его долговые расписки, вся неподъёмная кипа… Йен добыл ножик для чистки яблок – иного оружия при нем не было – и старательно прорубил расписки посередине.