Главную площадь она пересекла, не убавляя шага. Выползок решил было, что мара направляется в храм, наверняка закрытый в ночное время… но женщина прошла мимо парадного крыльца к приземистой пристройке, где по праздникам раздавали зажженные лампады со «светом истинным». Мара свернула за угол и сникла в густой тени. По влажным дрожащим рукам, по всхлипам дыхания было понятно, как непросто ей далась дорога. Выползок решил: а ведь она заранее выбрала и много раз мысленно преодолела сегодняшний путь.

– Не смогли б вызвать меня, пришли бы и без провожатого, – он нагнулся к уху мары. – Так?

Она кивнула. Дыхание еще не восстановилось, говорить женщина вряд ли могла, тем более шепотом, осторожно сдерживая голос.

– Что я должен делать? Вы не объяснили.

Мара подняла дрожащую руку и указала на дверь пристройки. Чуть подумав, выползок дернул ручку – не заперто. Заглянул внутрь, принюхался, удивляясь своей привычке доверять запахам и получать много сведений именно так, по звериному. В помещении пусто, это наверняка. Но спина мерзнет: кто-то следит за площадью. Вряд ли наблюдателя насторожило появление старухи с провожатым. Память вдруг расстаралась и подсунула прежде знакомое: в пристройку большого храма ходят и ночью, если кто-то родился или умер, если домашних мучают хвори и кошмары. Зажигают огни во здравие или за упокой. Берут малую толику масла, над которым белые живы в великий праздник рисовали огненные узоры благословения. Вносят имена в длинный общий свиток молитвенного прочтения. Рядом главный храм, в нем иногда служит… как же его? Епископ. Эдакий, если верить памяти, старикашка в парче и золоте, наделенный властью щедрее любого князя… Нелепо не знать ничего о себе, но постепенно понимать детали мира вокруг. Тянуть знания из намеков самого разного толка. Может, это мара и называла – прорастать, приживаться?