Сиротка зажгла первую спичку, и увидела себя в ярком платье, у пышущего жаром камина! Рядом смеялись друзья, и мама обнимала за плечи. Когда спичка догорела, все сгинуло. Ночь сделалась совсем темной. Сиротка затеплила вторую спичку, погрузилась в мимолетный мираж тепла и радости. И третья спичка отгорела, и четвертая, и пятая.

Пламя шестой спички полыхнуло лиловым, затрещало и сорвалось с обгорелой головки, как мотылек – с негодного цветка. Пламя перелетело на ладонь женщины, одетой сплошь в черное. Сиротка лишь теперь ее рассмотрела.

«Целых девять. Даже кошкам не дают больше, – женщина смахнула спички с окоченевшей руки себе в ладонь. – Дитя, есть пламя, которое горит долго… полвека, даже век. Стоит ли обменивать его на мимолетный мираж? Помни: истинное пламя – оно внутри». Женщина погладила сиротку по плечу, и та ощутила, как заспешило сердце, согревая кровь, разгоняя тепло по жилам. Женщина обняла сиротку. Понесла ее, и девочке казалось: она плывет в золотом свете городских огней, хотя это – чужой праздник сытых людей, у которых есть кров, семья, друзья…

Лиловый мотылек порхал и трепетал – вел. Сиротка плыла за ним, она стала летним облаком и ничему не удивлялась. Вот мотылек закружил над ступенями крыльца, и дверь открылась, и сиротка вплыла в дом. Миновала коридор, не заметив, как. Осознала, что сидит у камина – точно как мечтала. А женщина в черном замерла поодаль, на пороге комнаты, в тени. Достала спичку и резко чиркнула по дверному косяку. Огонек затрепетал, сорвался – и сделался лимонным мотыльком! Сразу в недрах дома кто-то завыл, запричитал. Открылась дальняя дверь, и сиротка увидела хозяйку дома. Вгляделась – конечно, та самая, что подарила спички!