– А что мне Дубовицкие ваши, коли доски рубленые? Нечто я такого и не увижу. А дерево, хоть бы и зимнее, а сезон вылежать должно. Иначе просмолки не примет. Как же ты сырое намочишь? Вымачивать токмо сухое можно. Оттого и мажете вы, что доски не мочатся, да?

– Чего там мочить, деревенщина?! – Мастера раскраснелись, словно в жаркий полдень, и размахивали молотками и топорами, однако кормчего пока не били. – Нечто ты топить его собрался – со всех сторон смолить? На дне тебе ни одна смола не поможет! И внахлест доски идут, внахлест, сам смотри! Почто тебе края щупать?

– Смола до сердцевины дерево пропитать должна, до сердцевины… – продолжал гнуть свое Лучемир. – Коли со всех сторон смола, то и бояться нечего. А ну, черпнем воды в море? И чего, через год до дыр днище прогниет?

– Коли на таком судне моря черпнешь, тебе не о днище, а о душе думать придется. То же тебе не чалка, то ушкуй морской, кикимора ты бестолковая. Тут, коли трюмы заливает, стало быть, совсем беда, поломали волны.

Боярин кашлянул, качнул головой в сторону ворот. Дескать, забери его, Андрей, пока совсем старый с хозяевами не рассорил, и князь обнял седого кормчего за плечи:

– Это хорошо, Лучемир. Я вижу, ты в своем деле дока.

– Нельзя на этой недоделке плавать, княже, – повернулся к нему холоп. – Никак нельзя. Я на нее и ногой не ступлю, Юрий Семенович, так и знай. Что хошь со мной делай, а не ступлю! Это ж утопиться проще.

– Я не князь Друцкий, я князь Андрей, – напомнил Зверев.

– Ась? – Лучемир откинул голову и прищурился изо всех сил.

– Да он еще и слепой! – с радостью расхохотались мастера.

– Идем… – Андрей повел кормчего к воротам.

Звияга двинулся следом, ведя в поводу лошадей.

– Да что же это творится, княже! – продолжал возмущаться на улице Лучемир. – Совсем молодежь обленилась, работать не хочет, правил дедовских не блюдет.

– А может быть, это новые технологии такие, – предположил Зверев. – Более совершенная смесь, специальные присадки. Благодаря им дерево быстрее пропитывается, и его нигде варить не нужно.

– Скажешь тоже, Юрий Семенович, – не поверил старик. – Нечто можно зелье придумать, чтобы лучше дедовского, не один век проверенного, было?

– Я не Юрий Семенович, я князь Андрей, Сакульский, – покачал головой Зверев. – Неужели не помнишь, что тебе князь Друцкий в усадьбе сказывал? До того, как сюда мы поехали?

– А как же, княже, помню! – обиделся Лучемир. – Сказывал, что новому князю послужить надобно, пока он на ноги не встал. Я хоть и не мальчик, а памятью не обижен, все до последнего словечка за всю жизнь помню.