– Привидение? – удивилась Сарай.

– Белая птица, – прошептал Лазло. Он уставился на перо, переворачивая его на ладони. В уголке памяти замерцали фрагментированные изображения. Проблески белых перьев, крыльев, отчеканенных на фоне звезд. Между его бровей пролегла морщинка. Пытаться поймать воспоминание – все равно что пытаться поймать отражение. Как только он тянулся за ним – оно искажалось и пропадало.

Сарай же, со своей стороны, гадала, что тут делало перо Привидения, закопанное в земле подсознательного Лазло. Но это сон – и не обычный, а навеянный ударом головы, – и, скорее всего, он ничего не значит.

– Лазло, ты помнишь, что произошло? – спросила она, облизывая губы, огненный страх сжимал горло и грудь. – Ты знаешь, где ты?

Он оглянулся:

– Это сад в аббатстве. Я частенько играл тут в детстве.

– Нет, – покачала головой Сарай. – Это сон. Ты знаешь, где ты?

Юноша нахмурился.

– Я… я куда-то шел, – медленно протянул он. – К северному якорю.

Сарай кивнула. Погладила его по лицу, диву даваясь, как много оно стало для нее значить за столь короткое время – этот искривленный нос, точеные скулы, ресницы как шерстка речных кошек и мечтательные глаза. Ей хотелось остаться с ним, и ничего более, – даже здесь, в этом суровом месте. Дайте им полминуты – и они превратят его в рай: на голых черных ветках расцветут морозные цветы, а рядом возникнет домик с пузатой печью, перед которой будет лежать шерстяной ковер – как раз для занятий любовью.

Последнее, чего она хотела – самое последнее, – это вытолкать Лазло за дверь, куда она не сможет последовать. Но Сарай поцеловала его в губы, веки и прошептала нужные слова:

– Лазло… Ты должен проснуться, любовь моя.

И он это сделал.

* * *

Очнувшись от сна о тихом садике и ласках Сарай, Лазло оказался в… тишине, которая была не тишью, а вывернутым наизнанку звуком. Его голова полнилась им до предела, но он ничего не слышал. Лазло оглох и задыхался. Воздух уплотнился, и юноша не мог сделать вдох. Пыль. Дым. Почему? Почему он лежит?

Лазло попытался сесть. Безуспешно.

Он лежал, часто моргая, и в дымке начали проявляться силуэты. Наверху виднелся клочок неба. Нет, не неба. Неба Плача: цитадели. Лазло видел контуры крыльев.

Контуры крыльев. Да! На секунду ему удалось выхватить воспоминание – белые крылья на фоне звезд, – лишь мельком, сопровождавшееся ощущением невесомости – антитезой того, что он чувствовал сейчас, распластавшись на улице и глядя вверх на цитадель. Сарай там, наверху. Сарай. Ее слова все еще проигрывались в его голове, руки продолжали касаться лица. Она только что была с ним…