— Я? Ни царапины!
— А это что на рубашке? Кетчуп? Когда-нибудь вам влепят хороший заряд. Давайте посмотрим.
Я позволил ему расстегнуть куртку. Кто-то с помощью зазубренного, как пила, лезвия, проделал мне в левом боку пониже ребер изрядную дырку. Я ее не заметил и боли не чувствовал — до тех пор, пока не увидел, а уж тогда она заныла, да так, что голова закружилась. Дело в том, что я совершенно не одобряю насилия, когда оно обращено на мою персону.
Пока Руфо делал перевязку, я смотрел в сторону, чтобы не видеть рану.
Вблизи нас валялось около дюжины убитых, еще с полдюжины лежало вдали — бежавшие и, думаю, уничтоженные поголовно. Как это у нас получилось? А как собака весом в шестьдесят фунтов, имеющая на вооружении только клыки, хватает, валит на землю и держит до зубов вооруженного человека? Ответ: благодаря решительной атаке.
Думаю, что мы прибыли в Карт-Хокеш в то самое время, когда производилась смена караула у Врат, и, если бы мы появились с мечами в ножнах, нас тут же бы зарубили. А получилось, что мы убили многих еще прежде, чем они поняли, что драка уже началась. Они были растеряны, деморализованы, и нам удалось уничтожить их всех, включая бежавших. Карате и ряд других видов рукопашной (кроме бокса и тех игр, в которых действуют жесткие правила) основаны на том же — нападай, бей на уничтожение и ничего не бойся. Главное во всех этих видах — не столько умение, сколько правильный подход к делу.
У меня было время, чтобы рассмотреть наших противников, — один из них лежал ко мне лицом с распоротым брюхом. «Иглины дети» назвал бы я их, только более экономичной модели. Ни красоты, ни пупков, ни ума, созданные, надо думать, только для одной цели — драться и стараться выжить. Это, правда, и к нам относится, но мы оказались пошустрее. Зрелище это действовало мне на пищеварение, поэтому я перевел взгляд на небо. Тут было нисколько не лучше — небо было какое-то ненастоящее, виделось как бы вне фокуса. Оно нависало, и свет был неправильный, что раздражало, как абстрактная живопись. Я снова посмотрел на наших жертв — теперь, в сравнении с небом, они казались почти приятными.
Пока Руфо перевязывал меня, Стар вползла в свои брюки и мокасины.
— А можно я сяду, чтобы надеть и жакет? — спросила она.
— Нет! — ответил я. — Может быть, они считают нас мертвецами.
Руфо и я помогли ей одеться, не высовываясь над баррикадой из мертвых тел. Боюсь, что руку мы ей растревожили, хотя сказала она только:
— Шпагу перевесьте мне на правый бок. Что будем делать дальше, Оскар?
— Где твои подвязки?