Я натянул простыню на голову, ибо не мог перенести выражения его лица. Но почему он не хочет оставить меня в покое? Кто-то стал трясти меня за плечо.

— Гордон!!!

— Отвали!

— Гордон, проснись! И тащи свою задницу в офис! У тебя крупные неприятности!

Так оно и было, и я об этом догадался, едва только вошел в офис. Во рту у меня стоял кислый привкус блевотины, и чувствовал я себя жутко — будто стадо бизонов проскакало надо мной, пока спал, наступая на меня копытами. Грязными.

Главный сержант даже не глянул на меня, когда я вошел. Дал мне настояться и пропотеть, скотина. Он поднял глаза и долго изучал меня, прежде чем заговорить.

Потом сказал медленно и раздельно, давая мне возможность попробовать каждое слово на вкус:

— Уход в самоволку, оскорбление и нападение на туземных женщин, незаконное использование государственного имущества… скандальное поведение… неповиновение и похабная брань… сопротивление при аресте… нанесение побоев полицейскому — Гордон, почему ты не украл лошадь? Мы тут за конокрадство вешаем. Все было бы проще.

Сержант ухмыльнулся своему остроумию. Старый мерзавец всегда считал себя остряком. И обычно был прав процентов на пятьдесят.

Но мне было плевать, что он там говорил. Я же совершенно отчетливо понимал: все, что меня окружает, — сон, один из тех, что часто мне снились в последнее время от страстного желания вырваться из этих джунглей. Даже Она и то не была реальностью. Моя… как же Ее звали… Даже и имя Ее я вообразил… Стар… Счастливая моя звезда! О Стар, любимая, — тебя не существует!

Он продолжал:

— Я вижу, ты снял свои лычки? Что ж, экономия времени, но для тебя это единственное, что можно считать удачей. Ты одет не по форме. Небрит. Твоя одежда в грязи. Гордон, ты позор для армии Соединенных Штатов! Ты сам знаешь это, не правда ли? Из такой ситуации ты задешево не выберешься. У тебя нет ни личного номера, ни пропуска, даже именем ты назвался чужим. Ну, Ивлин Сирил, мой мальчик, теперь-то мы воспользуемся твоим настоящим именем. Официально. — Он повернулся на вращающемся кресле, из которого не вынимал своей жирной задницы с тех самых пор, как прибыл в Азию, — патрульная служба для него вроде бы не существовала. — И еще — меня интересует одна вещь: где ты прихватил это? И что побудило тебя его спереть? — Он кивнул на шкаф, стоявший за креслом.

Я узнал то, что лежало на шкафу, узнал, хотя, когда я видел его в последний раз, оно было покрыто золотой краской, а теперь было измазано в той черной липкой грязи, которую специально производят в Юго-Восточной Азии. Я пошел на него: