– Уже сейчас? – растерянно перевел он взгляд с отца на Черниговского.

– Разумеется. Нам с тобой надо тщательно готовиться к вечеру у его величества, – улыбнулся тот. – Заучить вопросы, которые следует ему задать для пользы клана.

– А папа? – пошел было Паша, но встревожился, заметив, что отец остался на месте.

– У твоего папы тут еще есть дела. Но он обязательно приедет. Надеюсь, он сможет гордиться сыном по приезде?

– Да, господин.

Паше досталось одобрительное похлопывание по плечу.

А за спиной скрипели ржавым невидимые заборы, отгораживая высокой стеной то, что называлось словом «детство».

– …По данным службы спасения возгорание началось на шестом этаже делового центра.

Камера показывала конусообразную высотку, объятую пламенем.

– Внутри здания до сих пор находятся более сотни сотрудников газового концерна «Синий ветер».

Камера приблизила верхние этажи с распахнутыми окнами, в которых виднелись люди, отчаянно машущие обрывками ткани и одежды.

– Пожару присвоена высшая степень сложности, но из-за огромного количества машин, брошенных владельцами на дорогах и обочинах, техника для тушения не может добраться до здания!

Камера крупным планом показала подъездные дороги, блокированные статусными черными автомобилями, возле которых отчаянно сигналили грузовики пожарной службы.

– Городским властям следует задуматься о санкциях в отношении недобросовестных водителей… – продолжил обеспокоенный голос девушки.

Гораздо ближе к зданию, сразу за пробкой, образованной дорогими машинами, стояли семь человек, одетых неброско, но дорого.

Длинные плащи, надетые в связи с изменчивой осенней погодой, слегка распахнулись на груди. Выглядывали аккуратные белые воротнички рубашек. Шарфы, небрежно наброшенные на плечи. Будто одевались у одного портного или по велению души исповедовали один стиль. Или это форма одежды, предписанная для того, чтобы как-то замаскировать охраняемое лицо.

Взгляды четверых из них рассредоточились по сторонам света, еще двое присматривали за окнами других высоток, коих в деловой части множество.

И только один неотрывно смотрел на горящее здание.

Седой, с роскошной белой бородой, он беззвучно, раз за разом, шептал одни и те же слова. Текли слезы по грубой коже щек, обветрившейся за десятилетия нелегкой жизни. Морщины собрались в маску скорби, а руки сжали белоснежную трость, проминая пальцами навершие до неожиданно сложной пористой структуры.