– Но, может…

– Никак не получится. Может, на поезде – в следующий раз?

– Л-ладно, – отчего-то пригорюнилась она.

И оставалась какой-то странно подавленной все то время, пока ее собирали в дорогу (от банок с компотом она стоически отказалась, но литровую емкость с медом отчего-то взяла). Даже в пути, в машине, на вопросы отвечала односложно и без особой охоты.

– Ничего не бойся, все будет хорошо, – мягко подбодрил ее я, выбираясь из машины возле аэропорта.

– Да, конечно, – кивнула она, пряча глаза за круглыми темными очками.

– Иногда кажется, что все очень плохо и страшно, – пошел я в сторону терминала. – Но проходит день, и все становится вновь замечательно.

– А можно, чтобы этот день прошел вчера? – неожиданно откликнулась Ника.

– Иногда плохой может быть целая неделя, – не нашелся я с ответом, отчего ответил скомканно и прибавил шагу, чтобы не встретиться с ней взглядом.

Шел, стараясь не замечать слишком пустой терминал. Шел, игнорируя скопления людей в черных костюмах, старательно скрывающих свое к нам внимание. Шел, стараясь не перейти на бег в этой тревожной, наполненной скрытым напряжением атмосфере.

– Что-то происходит? – обхватила мою ладонь своей Ника, когда до выхода к автобусу на летном поле оставались последние двери.

Эта скрытая тревожность оказалась доступна и ей.

– Всегда что-то происходит, – слегка сжал я ее руку, не отпуская. – Важно, готов ли к ты к этому или нет.

Я оттолкнул дверь от себя и уверенной походкой двинулся к автобусу. А когда до него оставалось с десяток метров, замедлил шаг.

Оглянулся – из терминала выходили люди в черных костюмах, отсекая пути отступления. В висках заломило от напряженного внимания холодных взглядов, словно наложенных поверх прицелов чего-то дальнобойного. Оглянулся – никого, но ощущение никуда не делось…

И напоследок, стоило остаться трем метрам до цели, как из автобуса нам навстречу неторопливо вышел поджарый мужчина средних лет, в гимнастерке прошедшего столетия – светло-зеленой, с тускловатыми медными пуговицами и высоким стоячим воротом, прошитым алым кантом. Полностью седой, с высокой гривой зачесанных набок волос, он держал руки заложенными за спину, выпрямленную в идеальной осанке. Хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска, отражали высокое солнце. И ощущение чудовищной мощи рядом – чужой, неприятной, продавливающей волю ненамеренно, но одним своим присутствием.

Я смотрел на него, чуть повернув голову и стараясь не встречаться взглядом. Потому что, во-первых, чревато. Во-вторых, прямо смотреть на него бесполезно – облик то плывет, размываясь нечеткой картинкой, то обретает строгие линии, словно реальность сходит с ума, пытаясь воплотить это существо, собрать в единый образ всю ту силу, которой от него веет на физическом уровне, царапая обострившиеся чувства.