— Я сам по себе, как и все здесь, — отвечал упырь-невидимка, — и мы не позволим кому-то стать над нами и подчинить нас своей власти.

— Но вы сами выбрали меня, — не сдавался Кощея, хоть его упыри уже сдались и перестали сражаться, — вы сами поставили меня над собой, а теперь вы меня предаёте?

— Такова природа упырей, — послышался голос Курсория, — мы никому не можем быть долго верны. Наш девиз — один как все и все как один.

— Это поэтому ты не дал мне забрать всю силу Змея Горыныча? Это поэтому ты помешал мне самому стать Змеем?

— Да поэтому, — продолжал Курсорий, выглядывая из-за спины своих упырей, — я как никто желал смерти этому проклятому оборотню. Но ты хотел большего, Будислав. Ты хотел забрать всю его силу без остатка, стать таким же трёхголовым монстром. Скажи, если бы ты получил эту силу, мы бы были нужны тебе? Ты стал бы так силён, что не нуждался бы в нашей помощи, стал бы слишком независимым, стал бы одиночкой. А упырь не может быть одиночкой. Даже Евгений, когда жил один, он не был одинок, он сошёл с ума и разделился на несколько личностей. Поэтому его и называли Безумным. Ты же хотел нарушить все наши правила, все наши законы. И самый главный закон: тот, кто стал упырём, уже никогда не перестанет им быть. Если бы ты, Будислав, забрал бы всю силу Змея, ты стал бы первым упырём в истории, которому удалось избавиться от жажды крови. Оскорблением всего нашего рода. Этого мы не могли тебе позволить.

— Да ваш проклятый род и есть одно сплошное оскорбление, — прорычал сквозь зубы Будислав, — жалкие твари, рабы своих законов, своего прошлого, не способные что-либо создать, способные лишь потреблять то, что было создано до вас.

— Да, мы — жалкие твари, — согласился с ним Игнатий, — но и ты — такая же жалкая тварь, как и мы, Кощей Человечный. Ты не лучше нас. Ты можешь убить нас, но ты не сможешь прожить один. Мы можем убить тебя, нас слишком много, но тогда кто-то завладеет твоим мечом, и этот кто-то едва ли будет благоразумнее тебя. Так прояви же благоразумие. Зачем нам сражаться?

Игнатий был прав, врагов было слишком много. Даже миргородцы, подчинившиеся вождям, теперь были верным им больше, чем своему прежнему хозяину. По сути, они никогда и не были ему верны. В Миргороде он мог пытать и убить любого из них, но он не властвовал над ними, его власть была тайной, а, значит, была лишь иллюзией. И Будислав смирился, он убрал свой меч в ножны и проговорил уже более спокойным тоном:

— Простите меня, братья. Я столько лет мечтал завладеть этим мечом, что забыл, кто я. Дал волю своему гневу.