Поэтому целительница позволила заботиться о себе. А еще потому, что о ней уже много-много лет никто не заботился. Дарина устроилась с ней под одной шкурой. И, как почувствовала, что занемогшая зябнет — прижалась всем телом, в попытке согреть. Колдунья была ледяная…

Наутро Майрико кое-как смогла проснуться и даже встать на ноги. Женщины хлопотали у костра — бледные, перепуганные… Видать, до свету тряслись, не спали. Впервой им — ночевать под открытым небом. А может и упыри с родного печища вдоль круга топтались.

За ночь, как оказалось, расхворались сразу несколько ребятишек. И теперь метались в бреду и горячке. Лекарка едва не оборот хлопотала вокруг них, наводя отвары, налагая руки… Дар лился нехотя. Даже не лился, сочился едва-едва. И от усилий, с которыми приходилось его будить, кружилась голова.

Когда трое ребятишек перестали пылать, Майрико снова едва стояла на ногах. Но теперь в телеге, вместе с Гостяем лежали истомленные дети. Туда же посадили и молодуху, накануне подвернувшую ногу.

Жаль, на козе нельзя верхом ехать, вон, как трусит. Самая из них из всех живехонькая. Майрико побрела рядом с повозкой, крепко держась за бортик.

— На отдых останавливаться не будем, — сказал она. — Пойдем до сумерек.

— Ведь не дойдешь… — прошептала Дарина, поддерживающая ее за плечи. — Не дойдешь.

— Ежели остановимся, то уже и не встану, — честно ответила целительница, с трудом переставляя ноги.

— Давай в телегу, потеснятся…

— Нет. Тренька падет. Устала она, сама едва тащится. Лошади лишимся, точно не доведу вас.