Койра поерзал на лавке, пригладил лысину и сказал:

— Нутром чую, добра от них не ждать…

Нэд едва не выругался, мол, настрекочи еще! Однако сдержался и вздохнул. Не припоминал он, когда последний раз посадники являлись в Цитадель с требами. У них без того дел немало, не до праздных разъездов. А тут, гляди, сколько собралось… Города оставили без догляда и водительства, в путь опасный тронулись.

Пока смотритель Крепости расхаживал туда-сюда по покою и томился недобрыми предчувствиями за дверью раздались шаги, а через миг створка распахнулась и на пороге возникли Гляд и Сней — ратоборцы сторожевых троек. Один из Печищ, другой из Любян. Знать, совсем дело плохо, коль сразу двое воев с обозом пришли.

— Мира в дому, — в разнобой поприветствовали обережники Главу.

— Мира в пути. Да заходите, заходите.

И Нэд приобнял каждого из крепких, пропахших потом и дымом мужчин, похлопал их по спинам, радуясь видеть живыми и невредимыми.

— Ну, говорите, что там у посадников на уме? А то, как снег на голову…

Сней вздохнул и отер лоб. Светлые глаза воя, обрамленные выгоревшими ресницами, казались на загорелом дочерна лице незрячими, будто бельма:

— Да с бедой они к тебе, Глава. С бедой. Зажирают Ходящие. Возле Печищ малый хутор погрызли, никто не уцелел. Ночами же подходят к городскому тыну, воют, скребутся. Посадские ропщут, говорят — Цитадель дерет три шкуры, детей забирает, а толку нет. Чуть сумерки спускаются, так мороз по коже. Ночь пережил — уже в радость.