Полонянин брел, ни о чем не думая. Выдергивал ноги из раскисшей земли, иногда оскальзывался и замирал, зябко обхватив себя за плечи. А потом ужище натягивалось и ему снова приходилось брести. Он привык к долгим переходам, да и вынослив был, однако до сей поры ни разу не оказывался в плену да еще и на привязи.

На привал остановились в середине дня, когда туман уже рассеялся. Охотница приготовила похлебку, щедро сдобрив ее вяленым мясом и укропом. В полнейшей тишине поели, немного передохнули и снова тронулись в путь. Белян опять шагал за Зюлей, иногда, нет-нет, а чувствуя косой взгляд колдуна. От этого взгляда парень, сам того не замечая, съеживался, втягивал голову в плечи и прибавлял шаг.

Когда день начал клониться к вечеру, пленник уже еле брел, спотыкаясь на каждом шагу, и мечтая об остановке, совсем как надысь. Но снова липкий страх заворочался в душе. Ну как колдун удумал чего?

По счастью, нет. Не удумал. Обережник поел безо всякой охоты, устроил себе лежанку, завернулся в меховую накидку и заснул, так и не проронив ни слова. За весь день. Неживой он что ли?

Охотница тоже устраивалась на ночлег — снова подновила наузы, да кивнула, мол, иди спать. Белян улегся на ворохе лапника, закрыл глаза и провалился в сон, даже не успев ощутить, как колючие ветки впиваются в бока.

А проснулся от жадного причмокивания. Распахнул глаза и уставился в кромешную тьму. Рядом кто-то шаркал, сопел, слюняво сглатывал…

— Кто тут? — тихо спросил юноша, мгновенно обсыпаясь холодным потом. — Кто?

— Родимай… голодно…

Юноша испуганно шарахнулся, потому что голос раздался всего в полушаге.

— Родимай…