***

На сеновале было тепло. Влажный воздух особенно остро пах разнотравьем. Капли воды стучали по крыше, навевая тоску и досаду. Новая седмица в родной веси вымотала Лесане душу. Покамест ехали сюда с Тамиром, она все думала, как скажет родителям, что забирает Русая и не измыслила ничего лучше, чем сказать в день отъезда. Так и ей, и им спокойнее. Пускай себе живут, сердце не надрывают попусту. Лучше уж одним махом, как зуб гнилой, вырвать парня из рода, чем длить родительскую тоску от дня ко дню, от ночи к ночи.

Вот только с отъездом все не складывалось. Ох и сырой выдался урожайник! А уж холодный…

Двенадцатый день обережники сидели безвылазно в деревне. Упыри и те по норам попрятались. Тамир от скуки и непривычного безделья сунулся было жальник проверить, да уже через оборот вернулся злой, мокрый и грязный по самые уши. К старому буевищу что раскинулось за оврагом, он пройти так и не сумел.

— Сроду до покойников вплавь не добирался и не собираюсь. Там, если кто и встал, тот сразу в грязи завяз, — ругался колдун, стаскивая с себя одежу. — Еще пару дней такой распутицы и лапы как у лягухи отрастут.

Обережница лишь уныло кивнула в ответ. Вот ведь заперли их тут тучи проклятые! И дороги нет, и на душе муторно, и Стешкина печаль-тоска, как ножом по сердцу. Ей же, дурехе влюбленной, дела нет до непогоды, ей бы сватов дождаться. Елька так вообще Лесаны и Тамира дичится, старается на глаза не попадаться. Как была тихоней, так и осталась. Одна отрада — Русай. Целыми днями вьется вокруг и теребит расспросами.

Лесана улыбнулась, вспоминая как брат, плюя на мрачность и неразговорчивость колдуна, выспрашивал его про упыриные потроха.

— А что, правда, будто у них вместо кишок змеи ядовитые?

— Какие тебе змеи, — отмахивался наузник. — Черви да опарыши.

— Фу! А ты прям так и видел? — недоверчиво заглядывал мальчонок в темные глаза.

— И видел, и щупал.