– И мне бы хотелось. – Она все приглядывалась. – Видно, еще не столкнулись с фоморианцами. Стреляют вокруг, высоко в небо целятся. – Вновь поправила фокус. – Вот наши войска. Ждут, когда закончат лучники.

Заморосил дождик, я пристально смотрела на запад, различая вдали град взлетавших и падавших стрел, словно тучи извергали смерть. Перед линией лучников что-то неравномерно сверкает.

– Что это там блестит?

– Кентавры обнажили двуручные мечи, – объяснила Виктория.

Меня мороз по спине прохватил.

– Пошли вперед, – объявила она бесстрастно и громко, чтобы слышали охотницы.

Я вдруг как бы отключилась, словно мы смотрим какую-то безумную телепрограмму. Трудно поверить, что мой муж стоит в строю, где сверкают мечи.

– Что теперь происходит?

Виктория вернула мне трубу.

– Битва началась.

Я стерла с линз капли, уткнулась локтями в парапет балюстрады, чтобы не дрожали руки, прильнула глазом к окуляру, сфокусировалась на далекой сцене.

Увидела сквозь ненастное серое утро движущийся ряд кентавров, уплотнившийся, когда лучники разошлись, потрясая своими мечами и примыкая к правому и левому флангу. Попыталась поймать в фокус лица воинов, но расстояние было слишком большим. Не видно ни одного фоморианца, только могучие напряженные спины кентавров, в одних местах движущиеся вперед, в других откатывающиеся назад.

– Ни черта не пойму, что творится. – Я оторвалась от трубы, отдала ее Виктории.

– Возможно, это продлится долгие часы. – Она ласково мне улыбнулась. – Первая битва, которую видишь, всегда самая страшная.

– А нам, что же, остается только стоять и смотреть?

– Больше мы ничего сделать не можем.

Больше мы ничего и не делали. Когда утро перешло в полдень, пять юных послушниц принесли бутерброды с мясом и сыром на черством хлебе и мехи со сладким вином.

– Передайте Талии, что нет никаких перемен, – сказала я девушкам.

– Она знает, госпожа Рианнон, – ответила одна из них, покидая крышу.

– Талия многое видит, – объяснила Вик.