– Куда? – удивленно спросил папа.

– В университет.

* * *

Секретарша по-английски попросила нас подождать в приемной. Через некоторое время она вернулась и провела нас в кабинет профессора, который дружелюбно поздоровался.

Дальше они разговаривали по-английски и употребляли столько терминов, что я ничего не поняла. К тому же, я тот еще полиглот.

У меня упало сердце. А вдруг разговаривать с Себастьяно окажется так же сложно?

Я как раз думала о том, как бы мне лучше всего спросить профессора, нет ли у него случайно ассистента по имени Себастьяно, но тут, к моему удивлению, коротко постучали в дверь, и в кабинет вошел Хосе. Впервые я увидела его в костюме двадцать первого века – совершенно непривычное зрелище. Только повязка на глазу выглядела так же, как раньше.

А затем меня ждало настоящее потрясение: вслед за Хосе в кабинет вошел Себастьяно!

Я с трудом удержалась от того, чтобы не вскочить и не броситься к нему. Взяв себя в руки, я сделала вид, будто мы никогда раньше не встречались.

Профессор по-английски представил нам вошедших:

– Это архивариус нашего факультета, синьор Хосе Маринеро де ла Эмбаркасьон, а этот молодой человек – мой ассистент, синьор Себастьяно Фоскари. Господа, это мой уважаемый коллега Иоганн Берг из Германии, а это его дочь Анна.

Мы вежливо обменялись рукопожатиями, но я, словно оглушенная, могла думать только о том, как хорошо выглядит Себастьяно, как безумно я в него втрескалась, и еще о том, что «Фоскари» – очень красивое и звучное имя. И о том, что я сойду с ума, если мы в ближайшее время не поцелуемся.

Хосе положил на стол документ в прозрачной папке. Я тут же узнала письмо, которое написала на чердаке монны Фаустины. Открыв рот, я слушала, как мужчины перекидываются терминами. Разумеется, опять на английском. Я поняла только малую часть, но речь шла о том, что о подлинности документа нельзя сделать однозначного заключения, поскольку за нее есть столько же аргументов, сколько и против.

На самом деле содержание разговора меня не слишком интересовало. В конце концов, я-то уже знала, что документ подлинный, ведь я сама изготовила его в пятнадцатом веке. Я лишь вслушивалась в голос Себастьяно. Он говорил по-английски с восхитительным итальянским акцентом, который звучал невероятно сексуально, слегка гортанно, с раскатистыми «р». Мое беспокойство по поводу возможного непонимания словно растворилось в симпатии к нему. Я могла бы слушать его часами!

В какой-то момент, когда никто на него не смотрел, Себастьяно оглянулся через плечо на меня и многозначительно подмигнул.