Но было бы еще хуже, если бы я никогда не увидела снова своих родителей. Тоска по ним обжигала меня так сильно, как никогда, мне было почти что больно думать о них. Без школы, айпода и шоколада я, быть может, и научилась бы обходиться, но без мамы и папы – никогда.

В день накануне поворота луны я еще раз пошла к монастырю, потому что меня по непонятной причине волновала судьба попугая Доротеи. Мой вопрос о Полидоро сестра Жюстина поняла неправильно. Она просто сунула клетку мне в руку и сказала, что весь монастырь очень рад, что я хочу его забрать, потому что они не могут выносить его непрерывные вопли. Мне следует побыстрее его унести, тогда с меня не потребуют денег за то, что им пришлось не одну неделю его кормить.

Я не собиралась устраивать перепалку и забрала Полидоро с собой. Мне не хотелось задерживаться в Сан-Заккариа дольше, чем необходимо. Не только потому, что десятки молодых монашек снова начали бы липнуть к Себастьяно, – скорее потому, что меня тяготило воспоминание о Доротее. Я довольно долго гнала эти воспоминания прочь, но все-таки ей сочувствовала. Она встретила ужасный конец – и только потому, что влюбилась не в того человека.

– Что нам теперь делать с этой птицей? – спросил Себастьяно.

Я растерянно рассматривала клетку.

– Это ведь не было чересчур глупо, забрать его? – жалобно спросила я.

Но проблема быстро разрешилась, потому что Мариетта пришла в восторг от Полидоро, к тому же, он быстро научился произносить ее имя и начал расточать ей комплименты. Чтобы завоевать ее сердце, ему достаточно было один раз прокричать: «Мариетта, красавица моя».

– Где-то в глубине души я всегда останусь куртизанкой, – сказала она. – Хотя это лишь ничтожная, тщеславная часть меня. Большая и умная часть будет смело ждать предложения Тревизана. Я рассчитываю, что это случится еще до Рождества. Кто-то хочет возразить?

Возражений не было.

И вот наступил мой последний день в Венеции 1499 года. Накануне я плохо спала и часами ходила туда-сюда перед роскошной кроватью с балдахином. Днем я нервничала еще сильнее. К полудню я последний раз прогулялась по городу с Себастьяно. Осень двигалась вперед, и немногие деревья, которые здесь были, уже сбрасывали листья; становилось так холодно, что можно было увидеть выходящий изо рта пар.

Рыбаки, торговцы, портовые рабочие и матросы пестрой толпой заполнили Рива дельи Скьявони и занимались своими делами. Пахло морем и дымом. Мы с Себастьяно бесцельно бродили по набережной, рассматривая отплывающие корабли. Скрип парусов смешивался со свистом ветра и шумом волн.