В сравнительной близости земля отлого всходила к подножию Пальца Скарлинга; колосья там сменялись травой – куда более выгодная местность, но там сидит этот паршивый мерзавец Тенвейз. Справа склон более правильных очертаний, прочерченный стеной Клейла, которая охватывает холм посередине, а дальше теряется из виду, спускаясь к ручью. За ручьем, насколько известно, леса, где тоже засел Союз, готовый вот-вот рвануть с фланга на тоненькую цепочку обороны и растерзать ее в клочья. Впрочем, невидимый враг занимал Кальдера не так, как сотни, если не тысячи тяжеловооруженных всадников, идущих напролом лобовым натиском – тех самых, чьи драгоценные стяги он только что обоссал. Вот кто действительно требует внимания. А лавина уже видна невооруженным глазом: из полутьмы проглядывают пятна лиц, щиты и пики, блестящие доспехи.

– Стрелы? – склонился к принцу Ганзул Белоглазый.

Знать бы еще, как далеко они летают, эти стрелы. Надо хотя бы сделать знающий вид. Кальдер помедлил и щелкнул пальцами:

– Стрелы.

Белоглазый властно взревел; зазвенела тетива, замелькали над головой стрелы, осыпая врага. Хотя способны ли прутики с кусочками металла нанести урон этому защищенному броней мясу?

Грохот конной лавы был подобен буре; она стремительно надвигалась, набирая разгон на север, в сторону стены Клейла и малочисленного воинства Кальдера. Гул копыт сотрясал землю, взметая истолченные в пыль колосья. Кальдера пробило желание броситься наутек, прошило как копьем. Он непроизвольно подался назад. Стоять на пути всего этого было столь же безумно, как под падающей горой.

И тут он внезапно поймал себя на том, как с каждой секундой страх убывает, сменяясь возбуждением. Всю жизнь он только и делал, что увиливал, изыскивая способы уклоняться и драпать. Теперь же, стоя лицом к опасности, он уяснял, что она, вопреки его страхам, не столь ужасна. Кальдер язвительно улыбнулся, почти захохотал. Гляньте-ка, вот он, и ведет карлов на битву. Он, и стоит лицом к смерти. Он выпрямился в полный рост, приветственно раскинув руки, и что-то орал во всю глотку. Это он-то, Кальдер, лжец и трус, разыгрывал из себя героя. Подумать только, он, и вот так взял и примерил на себя эту роль.

Всадники все ниже припадали к конским гривам, держа пики наперевес. И чем быстрее они набирали смертельный галоп, тем сильнее, казалось, растягивается время. Эх, ему бы, Кальдеру, внимательней слушать отца, когда тот рассказывал о земле; излагал с отстраненным видом романтика, вспоминающего утерянную любовь. Надо было учиться использовать рельеф, как скульптор использует камень. А он же, дурень, был слишком занят фиглярством, таскался по бабам да наживал себе врагов, которые будут его потом всю жизнь преследовать. И вот вчера вечером, оглядев землю и убедившись, что она не на его стороне, он поступил как смог.