Она старалась сосредоточиться на работе, уж какой бы та ни была – разматывала-наматывала повязки; шевеля губами от усердия, дрожащими пальцами возилась с узлами. Пытаясь не слышать шепотов о помощи, которую она не знала как оказать. И которую оказать не мог никто. Красные пятна проступали на новых повязках зачастую до того, как она успевала их закончить, и росли, росли, а она сдерживала слезы и тошноту, и так от одного раненого к другому. И еще к одному, у которого по локоть отрублена левая рука, левая часть лица скрыта под повязками, и…

– Финри.

Она взглянула и с холодным ужасом поняла, что это полковник Бринт. Они неотрывно смотрели друг на друга, казалось, целую вечность, в жуткой тишине, в этом жутком месте.

– Я не знала…

– Вчера, – сказал он просто.

– Вы…

Она чуть не спросила, в порядке ли он, но вовремя осеклась. Ответ был до ужаса очевиден.

– Вам нужна…

– Вы что-нибудь слышали… об Ализ?

От одного лишь этого имени у Финри свело живот. Она покачала головой.

– Вы были с ней. Где вас удерживали?

– Я не знаю. На мне был колпак. Меня вытащили оттуда и отправили обратно.

И как рада она была, что там, в темноте, остается Ализ, а не она сама.

– Где она может быть сейчас, я не знаю…

Хотя догадываться на этот счет она могла. Быть может, и Бринт тоже. Может, он все это время изводил себя мучительными раздумьями.

– Она что-нибудь говорила?

– Она была… очень храбра.

Финри удалось выжать подобие улыбки. Вот для чего ты приспособлена, да? Для вранья и притворства.

– Она сказала, что любит вас.

Финри неловко положила ладонь ему на руку. Единственную, что у него осталась.