Сама мысль о том, что эти люди, выделяющиеся в толпе как камнееды, попытаются проникнуть в Эпицентр, чтобы украсть кого-нибудь из галек или ребенка-дичка из-под носа у Стражей, заставляет Сиенит содрогнуться. Она не уверена, что ей нравится мысль о том, что они жадно надеются на то, что она забеременеет. Но ведь в Эпицентре так же, не правда ли? И здесь любой ребенок, которого они с Алебастром зачнут, не кончит на узловой станции.
Она торчит на карнизе несколько часов, теряясь в звуках волн и постепенно позволяя себе погрузиться в бездумное состояние. Затем она в конце концов замечает, что у нее ноет спина и болят ноги, а ветер с моря стал холодным. Она не может простоять тут всю ночь. Потому она возвращается в пещеру, не понимая до конца, куда ей деваться, просто идет, куда ноги несут. Наверное, поэтому она оказывается перед занавесью «ее» дома, создающей подобие личного пространства, и слышит сквозь нее плач Алебастра.
Это точно он. Она узнает этот голос, пусть приглушенный и задыхающийся от рыданий. Едва слышный, несмотря на отсутствие дверей и окон… но она же знает почему, так ведь? Все, кто вырос в Эпицентре, учатся плакать очень-очень тихо.
Они на матрасе, к счастью, полуприкрытые мехами – хотя это вряд ли имеет значение, поскольку их одежда разбросана по помещению, а в воздухе пахнет сексом, так что понятно, чем они занимались. Алебастр свернулся на своей половине, спиной к ней, его костлявые плечи вздрагивают. Иннон лежит, опершись на локоть, и гладит его по волосам. Он не поднимает взгляда, когда Сиенит отдергивает занавесь, но он не взволнован и не испуган. Хотя в свете их предыдущего разговора ей не следовало бы удивляться, она
Она не понимает, почему подчиняется. И не понимает, почему раздевается, пока идет через комнату, почему поднимает меховое одеяло за Алебастром и ныряет в приятное тепло рядом с ним. Или почему после этого она прижимается к его спине и обнимает его руками за талию и поднимает взгляд, чтобы увидеть печальную одобрительную улыбку Иннона. Но она это делает.
Так Сиен и засыпает. Насколько она понимает, Алебастр проплакал всю ночь, а Иннон все время был рядом и утешал его. Потому, когда она утром просыпается, выбирается из постели и шумно блюет в ночной горшок, никто из них не просыпается. Ее-то утешить некому, она сидит там и дрожит после ночи. Но в этом ничего нового.
Ладно. По крайней мере, теперь людям Миова не придется воровать младенцев.
* * *
Не назначай цену плоти. Табличка первая: «О выживании», стих шестой.