Удовлетворившись результатом, Могора начала выдёргивать волосы из головы. Их там оставалось совсем немного, но те, что она выбрала, держались так крепко, что Искарал даже испугался, как бы она с себя скальп не сняла, дёргая с такой-то силой. Но, увы, насладиться подобным зрелищем ему не удалось, потому что вскоре, сжимая в руке семь крепких волосков, Могора шагнула в круг так, что ступни оказались по обе стороны от груди трелля. Затем, бормоча какую-то ведовскую скороговорку, она бросила волоски в чернильную черноту над головой.
Инстинкт заставил Искарала проследить взглядом за этими серебристыми нитями, и он с некоторой тревогой увидел, что звёзды над головой вдруг исчезли. Хотя на горизонте продолжали светить ярко и резко.
– О, боги! Женщина! Что ты наделала?
Не обращая на него внимания, Могора отступила из каменного овала и принялась петь на женском языке, которого Искарал, разумеется, не понимал. Как и мужской язык – который Могора называла «галиматьёй» – оставался для неё недоступен. В основном потому, как прекрасно знал Искарал Прыщ, что мужской язык и был по сути галиматьёй, придуманной специально, чтобы сбивать с толку женщин.
Странные нити тонкой паутины начали опускаться в отражённом свете костра, укладываться на тело трелля.
– Это ещё что? – спросил Искарал.
Затем вздрогнул, когда одна из нитей коснулась его запястья, и понял, что это паучиный шёлк, и на конце нити сидит крошечный паучок. Жрец испуганно посмотрел на небо.
– И
– Тихо.
– Ответь мне!
– Небо наполнено пауками, муж. Они плывут по ветру. Вот, я тебе ответила, так что закрой рот, иначе я туда пошлю тысячу-другую своих сестричек.