Как-то Реган подбил Брина съесть такую, уверяя, будто кадеты обязательно должны уметь их есть. Брин не любил уступать и проглотил толстую извивающуюся гусеницу. Через секунду его стошнило. Но я знала, что эти существа питательны, как жареная утка.
Судорожный вздох.
– Я сильная, я смогу их съесть, представляя, что ем утку, – прошептала я. Запрокинув голову, я запихнула их в рот и проглотила.
Утка. Скользкая утка.
Еще одна пригоршня.
Извивающаяся утка.
Я запила их водой, сделав большой глоток из фляжки. Сочная жареная уточка. Если нужно будет, личинки станут моим любимым блюдом. Я выпила еще воды, чтобы они наверняка остались внизу.
Я так и подскочила. В пологе мелькнула еще тень. Кто здесь рыщет? Я собрала сухого мха и хвороста, высекла искру. Воздух разрезали странные визгливые вопли, а меня одолевали мысли о том, что, какое бы животное их ни испускало, оно должно быть где-то рядом.
Я подбросила веток в костер и положила на колени «Песнь Венды», чтобы чем-то занять мысли. Переводить текст мне помогала книжечка Дихары. Начертание букв в двух этих книгах отличалось. В букваре Дихары буквы были простыми, угловатыми, ближе к печатным. «Песнь Венды» изобиловала изящными завитками и росчерками, округлые буквы плавно перетекали одна в другую, так что подчас трудно было понять, где кончается одна и начинается другая. Я в отчаянии смотрела на текст, думая, что моя затея безнадежна, но потом вдруг буквы, казалось, задвигались сами собой, складываясь в рисунок, который был мне понятен. Я поморгала. Все стало на свои места и стало ясно, как день.
Проявлялись черты сходства, незнакомые буквы раскрывали мне свое значение. Завитки, отсутствующие надстрочные знаки – у меня был