— Сколько за семиструнную лютню? — спросил я. Не припомню, чтобы до этого дня я вообще заходил в какую-либо лавку.

— Четыре таланта ровно, — жизнерадостно сообщил хозяин. Я предположил, что он либо новичок в деле, либо пьян. Ломбардщики никогда не бывают веселыми, даже в таких богатых городах, как Имре.

— А-а, — сказал я, даже не пытаясь скрыть своего разочарования. — Могу я посмотреть на нее?

Он передал лютню мне. Смотреть в ней было особенно не на что: текстура дерева неровная, лак грубый и поцарапанный. Лады, сделанные из жил, отчаянно нуждались в замене, но это меня мало трогало, поскольку обычно я играл без ладов. Корпус был из розового дерева, так что звук наверняка ужасно тихий. Но с другой стороны, розовое дерево лучше себя ведет в заполненном баре, прорезая гул праздной беседы. Я постучал пальцем по корпусу, и он ответил резонансным гулом: плотным, но не слишком приятным. Я начал настраивать лютню, как бы извиняясь, что так долго держу ее.

— Возможно, я смогу снизить до трех с половиной, — сказал человек за прилавком.

Мои уши насторожились, когда я услышал в его голосе кое-что новое: отчаяние. До меня дошло, что некрасивая потрепанная лютня может не особенно хорошо продаваться в городе, кишащем дворянами и процветающими музыкантами. Я покачал головой.

— Струны старые, — сказал я. На самом деле они были в порядке, но я понадеялся, что хозяин в этом не разбирается.

— Это да, — признал он, убедив меня в своем невежестве. — Но струны дешевы.

— Наверно, — с сомнением сказал я.

Следуя внезапно родившемуся коварному плану, я настроил все струны чуть-чуть не в лад с другими, взял аккорд и прислушался к мерзкому звуку. Потом смерил гриф лютни кислым задумчивым взглядом.

— Кажется, гриф повело. — Минорный аккорд прозвучал еще более неприятно. — Вам не кажется, что плохо звучит? — Я ударил по струнам сильнее.

— Три и два? — с надеждой спросил он.

— Это не для меня, — сказал я, словно поправляя его, — а для маленького брата. Проклятый зануда не оставит меня в покое.

Я снова провел по струнам и поморщился.

— Я, может, и не очень люблю мелкого поганца, но не настолько жесток, чтобы покупать ему лютню с кривым грифом. — Я сделал многозначительную паузу. Не дождавшись ответа, я подсказал ломбардщику: — Не за три и два.

— Три ровно? — с надеждой спросил он.

С виду я держал лютню небрежно и беспечно, но в глубине души стискивал ее побелевшими от жадности костяшками пальцев. Не могу надеяться, что вы это поймете. Когда чандрианы убили мою труппу, они разрушили единственную семью и дом, какие я когда-либо знал. Но еще хуже в каком-то смысле было, когда лютню моего отца разбили в Тарбеане. Я словно потерял часть тела, глаз, жизненно важный орган. Без музыки я скитался по Тарбеану несколько лет, полуживой, как покалеченный ветеран или шаркун.