– Мы для всех какой-то отрицательный пример, как не надо жить, – обиделся Кирилл, отодвигая от себя чашку чая, которым потчевала его Авдотья Захаровна. – Но ведь есть же я, мама моя, тетя Вера, та же Светка. Неужели же нельзя им как-то помочь? Ведь мы же соседи!

– Как ты им поможешь? Родиону, Ирке, Яше? Человека в них нет, а на нет – и суда нет. Они злобствуют, так ведь принимают их, не косят, как траву. Закон такой издали: как же можно врага среди народа искать? Мол если позволить, так разделится народ сам в себе, ибо всяк друг другу враг. И не ищут. А они нас еще как ищут – и тут покоя от них нет. Книги анафеме предают, сжигают, людей пытают – да все молчком, тишком, в тайне. А выйдут на свет, милейшие люди. И вроде на виду враг, а народу дела нет, спит он. Мы, конечно, не забываем – так ведь одна голова. Взять, к примеру, Джордано Бруно. За что умер? За то, что земля круглая? И умер, и разнесли весть по свету. А кому весть, если дела людям нет, круглая она, или плоская? А иначе никак, не сдвинуть с мертвой точки. Думаешь, одного его сожгли? Да просто брели по дорогам и рассказывали встречным поперечным: иду я из города такого-то, ох посмотрела, как человек горит в огне, да гордо как горел – ну не дурак ли, если землю круглой назвал? Делать ему нечего, раз на звезды пялился! Да как же можно идти-идти, да с другого места обратно прийти? И тычешь пальцем в небо – а еще сказывал, дурак такой, будто не все там звезды, а висят такие же планеты, которые света не имеют, а светят с того боку, которое к солнцу повернулось… И не скажешь, что ты тоже знаешь, что она круглая, – Авдотья Захаровна осуждающе покачала головой. – Не дело горячку пороть. Ну, ладно, сожгли на площади, а когда в подвале, когда живьем в стену замуровали, когда в масле жарят? Не на виду – и не ляпнешь, чего к языку пристало, с первым прохожим на дереве повиснешь.

– Ну, а разве нельзя, например, книгу инкогнито написать? И пусть бы читали и сами додумывали?

– А кому писать-то? Менделеева возьми! И не объяснишь, как таблица в голову прилетела! Они ж атомы то малехонькие, не видать! Приснилась мол, а раз процесс пошел, вроде как сон был в руку… Такой войны не было с тех пор! Кто ж с авторитетами да с церквями будет спорить, кроме головы бесшабашной да безбожной? Иной раз такой жирный кусок кинуть приходится, уж и считаешь, а стоило ли оно того?

– А сколько же вам лет? – вдруг уставился на Авдотью Захаровну Кирилл, слегка опешив. Она все это время говорила «мы», «нам».

– Да я уж и не помню! – она хитро прищурилась, спрятав руки под фартук, усмехнулась добродушно. – Добираем до человеческих годков! Так оно ведь так еще обиднее: жил бы да радовался, а тебя хищное зверье растерзало.