О господи, неужели такое возможно? Но тогда чтоэто? Она не испытывала ничего из того, что положено испытывать беременным: ни тошноты, ни упадка сил. Напротив, ей казалось, что она могла бы летать. Но месячные все не приходили.

Надо было что-то делать, но что? Она не могла признаться матери. В Нью-Йорке у нее были подруги, которые помогли бы, но в Париже она никого не знала. Ее знания французского хватало только на то, чтобы попросить сливки к чаю. Охваченная жаром и ужасом, она остановилась посреди комнаты, занесла кулак над своим животом и закрыла глаза. «Уходи, — подумала она. — Уходи, ты меня убиваешь».

Сквозь туман отчаяния она почувствовала, как внутри у нее что-то шевельнулось. Язык пламени лизнул ей спину, а потом изнутри вся она наполнилась испуганным трепыханием — звуком, похожим на тот, который издает пламя свечи, когда его пытается погасить сквозняк. Теперь она точно знала, что у нее в животе что-то есть, что-то маленькое и полуоформившееся, и что оно тонет в ее теле, хоть и пытается его обжечь. И никто из них не может ничего поделать с этим.

«Ах ты, маленькая бедняжка», — подумала она.

А потом почувствовала, как что-то вытекает из нее…

В следующий раз София открыла глаза в больничной палате; рядом, сидя на стуле, спала ее мать. Девушка чувствовала себя слабой и совершенно пустой, как ореховая шелуха, гонимая осенним ветром. Ее начала бить дрожь.

Доктор на прекрасном английском объяснил им, что это было всего лишь необычное утолщение слизистой оболочки матки, от которого ее тело успешно избавилось само. Ничего непоправимого не случилось, и со временем мать Софии наверняка сможет стать grandmère.Пока миссис Уинстон рыдала от облегчения, доктор наклонился к самому уху Софии и прошептал: «В следующий раз будьте поосторожней, мадмуазель», после чего улыбнулся и ушел.

А София продолжала дрожать.

Просто затянувшаяся анемия, уверяли врачи: скоро это пройдет. Но шли дни, потом и недели, а ее постоянно мучил озноб, иногда такой сильный, что она не могла стоять. Казалось, ее тело так привыкло к постоянному жару внутри, что теперь отказывалось перестраиваться.

Не зная, что предпринять, врачи отправили ее в Германию, на курорт в Баден, где крупная служанка окунала ее в бассейны с горячей водой и кормила укрепляющими снадобьями. И действительно, какое-то время она чувствовала себя лучше: горячая вода из источников казалась ей приятно теплой, а в бане с сухим жаром она, дай ей волю, сидела бы до тех пор, пока не мумифицировалась. Но как только она выходила, озноб возвращался. Наконец немецкие доктора, как и их французские коллеги, объявили, что умывают руки. Когда миссис Уинстон потребовала объяснений, ей намекнули, что источник болезни находится не в теле дочери, а в ее голове.