Майкл понимал, что надо засунуть саквояж обратно под кровать и поскорее уходить, но он так устал, что был не в силах подняться. Вместо этого он снова достал молитвенник и стал его перелистывать, словно надеялся найти в нем ответ. Лунный свет упал на раскрытую страницу, и тут же стало ясно, что это не обычный молитвенник, а старая, обожженная по краям рукопись. И то, что он считал молитвами, оказалось формулами, заклинаниями и магическими заговорами.

Не веря своим глазам, он листал страницы. Майкл шел к Джозефу за поддержкой, и что он получил взамен? Его дядя, жена, а теперь еще и это: они все словно устроили против него заговор, заставляя сомневаться во всем, что он привык считать истиной.

На одной из страниц, испачканной чем-то похожим на засохшую глину, было написано знакомым неряшливым почерком Джозефа:

Ротфельд хочет от жены: Покорность. Любопытство. Ум. Добродетельное и скромное поведение. Покорность присуща от природы. Ум — самое сложное. Любопытство — самое опасное, но это проблема Ротфельда, а не моя.

Ротфельд хочет от жены: Покорность. Любопытство. Ум. Добродетельное и скромное поведение.

Покорность присуща от природы. Ум — самое сложное. Любопытство — самое опасное, но это проблема Ротфельда, а не моя.

И потом ниже:

Она готова. Прекрасное творение. Завтра Ротфельд уплывает в Нью-Йорк. Она станет ему превосходной женой, если не уничтожит его раньше.

Она готова. Прекрасное творение. Завтра Ротфельд уплывает в Нью-Йорк.

Она станет ему превосходной женой, если не уничтожит его раньше.

24

24

В вестибюле ничем не примечательного дома близ гудзонских доков Иегуда Шальман, запрокинув седую голову, с изумлением рассматривал ни на что не похожий металлический потолок.

Он находился сейчас всего в полумиле от Хестер-стрит, но дорога сюда заняла почти час. След петлял и заводил его то в безлюдные переулки, то вверх по пожарным лестницам на густоисхоженные крыши, а потом через деревянные мостки и снова вниз. В конце концов он оказался на Вашингтон-стрит, где обилие следов совсем сбило его с толку. Они перекрывали друг друга, и каждая лавка, каждый тупик манили и притягивали. Шальман несколько раз прошелся по улице и наконец выбрал самый свежий след, который и привел его в этот дом с ярко освещенным вестибюлем. Он вошел в подъезд, и некая сила заставила его поднять глаза кверху.

Он сам не знал, сколько времени простоял, задрав голову и придерживаясь рукой за стену. Сначала ему показалось, что это просто какой-то странный дефект здания — возможно, плитки на потолке начали плавиться и стекать вниз, — и только потом понял, что смотрит на произведение искусства.