Даже туповатый Травень, экс-король Неаполя, не остался без дела. Я назначил его главным по наглядной пропаганде. Переполняясь энергией «янь», голубоглазый парниша взялся в трехдневный срок обустроить в ремесленном пригороде небольшой идолостроительный заводик, который работал бы только на нужды «Лубок Энтертейнментс».

Планировалось запустить сразу две конвейерные линии — по выпуску:

1) моих бюстов и

2) стрелковых мишеней в виде Чурилы.

Кроме того, на могучие плечи Травеня легла ответственность за своевременное изготовление шитых плакатов, знамен и полотенец с агитационным орнаментом. Небольшой цех вышивальщиц (50 старух) был наскоро обустроен прямо в подвале студии. (Поначалу планировалось нанимать девиц и молодок, однако я подумал, что со старухами Травеню будет легче, — и верно, работа шла без запинок и недоразумений.) Вскоре я уже лично примерил первую вышитую рубаху с портретом заплаканного Катомы и надписью «Остановим киднеппинг» на животе. Я похвалил Травеня и пообещал вернуть ему королевский титул, если швейный цех будет выпускать ежедневно не менее сотни таких рубах, а также дюжину шейных платков с девизом «Я Шута-подрядчика». Неплохо бы также наладить выпуск одеколона «Джокерский-1» и «Джокерский-3»…

Наконец, предварительная обработка общественного мнения была завершена — и я послал за доктором: узнать, как самочувствие Метанки.

Как вы поняли, она ничуть не умерла от разрыва сердца. Не дождетесь! Эта девочка имеет волю к жизни, дери ее. Вспомните мое слово: она переживет нас всех, она еще придет поронять слезу на наши могилки (спортивная такая старушка в платиновом парике и мини-юбке из красного каучука). Хе-хе. Ей было лучше, сказал доктор. Уже пришла в сознание, попросила меду и мятных жвачек.

Жвачку надо заработать, мой ангел.

Она в ужасе цеплялась пальчиками, спрашивала, зачем ее наряжают в сарафанчик, зачем несут на руках и затаскивают в паланкин. Она визжала насчет меня, типа я злой, что у нее нет никаких родителей и не может быть — я не слушал. Было некогда, точно-точно. Катома просил дочку к заходу солнца.

И он ее получит. Я вскочил с директорского кресла, рывком допил самогон из хрустального шара и, на бегу поправляя нежно-голубой василек в петлице, кинулся к выходу. Вперед, братва-скоморохи. К оружию, дери меня!

Студия ажиотажно гудела, как горящий улей. Я бежал по застекленному рундуку, сбивая встречных работников — они суетились, на ходу натягивая шутовскую униформу: здесь и там ловкие ряженые козлы расхватывали погремушки, выдергивали из пирамид длинные тростниковые дудки, рослые серо-буро-малиновые медведи взваливали на плечи какие-то тамтамы, лихие петрушки, на ходу нанося на щеки темные румяна, запрыгивали в телеги прямо на мешки и барабаны, расхватывали вожжи… Взвизгнула сигнальная сопелка, караван повозок тронулся шумно и грозно, как колонна военных грузовиков — только впереди моего паланкина я насчитал восемнадцать. Армия команданте Бисера!