Паренёк это был – Серьга Чистяков. Сутулый, грязный, постаревший, с камнем за пазухой, с веревкою на шее, Серьга молча двигался куда-то вниз – по наклонному руслу. Лицо разбитое. В слезах.

А рядом люди – пели, пили, смеялись.

И веселью не было конца…

27

Когда сбываются намеренья благие – жить становится светлее и намного сытнее. Так случилось и на нашей беловодской стороне. От лампочки стало светлее – даже в самом забытом, самом пыльном углу. А сытнее стало вот отчего.

Осенью того же года, когда перекрыли великую реку, налим, таймень и хариус, осетрина, пелядь, горбуша и всякая другая рыба – табунами со всех сторон попёрли вверх по течению, покоряясь древнему инстинкту, или, может быть, вполне сознательно – рыба шла на нерест, на свои, веками обжитые, облюбованные места…

Бесчисленные косяки воткнулись в глухую стену гидроэлектростанции. Вода кипела, пенилась в большом котле… Как смертельно раненый богатырь в чешуйчатой серебряной кольчуге – огромный рыбий ком ворочался единым телом; стонал, жабрами хватая жгучий воздух; поднырнуть пытался под плотину и с хрустом уходил в лихие лопасти гигантских мясорубок – неостановимых турбин.

И столько было рыбы в ту памятную осень – реку пешком перейдешь и даже лаптей не замочишь. Как раз надвинулась пора осенних свадеб – хмельные смельчаки переходили реку посуху – за водкой в посёлок гидростроителей; смеялись от души и говорили:

– Теперь тут каждый – как Христос! Пешком по водам ходит!

– Красота! – соглашались другие, хмельные. – Это ли не рай наступил на беловодских берегах?!

Рыбу – едва не пудами – свиньям давали, собакам бросали. И на праздничных столах, конечно, и в будничном застолье рыбы и чёрной и красной икры – под самую завязку. И в ресторанах, и в столовках, и в забегаловках – куда ни загляни – повсюду рыбный день. Ох, и поел народ на дармовщинку! И попил, и поплясал на рыбе! И поплакал пьяными слезами, вдруг сокрушая кулаком столешницу и на мгновение приходя в рассудок:

– Батюшки! Как же мы завтра будем жить в этом протухшем раю?!

Но ничего, бог милостив, как-то обошлось.

Не пропало добро, не протухло. Люди из соседних областей и волостей помогли. По железным дорогам – с ветерком и стальным стукотком – помчались вагоны-холодильники. По трассам поехали рефрижераторы, гружёные так, что рессоры на кочках лопались. В общем, угостили беловодской рыбой всех соседей – ближних, дальних. И неплохо, между прочим, заработали на этом деле – не бесплатно раздавали, нет. Всё было по уму. Всё по-хозяйски.

Правда, после этого рыба вдруг закончилась. Как так? И почему? Учёный мир до сих пор ломает свою голову, сломать не может – в том смысле, что никак не догадается о причинах такой миграции. Рыбья молодёжь то ли поумнела, то ли подурнела – ни в какую не желает больше идти на нерест на свою далёкую прародину. За границу теперь наша рыба ходить повадилась, там нерестится. И оттуда теперь мы её получаем – не бесплатно, конечно. Иногда – за деньги. Иногда в обмен – бартер называется. Мы им золото, лес или нефть – они нам рыбёшки подкинут. Всё по уму, ребята. Всё по-хозяйски. И точно так же дело с хлебом обстоит. Новая власть и новые хозяева едва ли не все плодородные земли – чернозёмные бескрайние пашни – затопили рукотворным «морем», так что теперь приходится пшеничку из-за границы таскать пароходами и самолётами. Дорого, конечно. Непрактично. Теперь вот на горах, которые остались незатопленными, люди учатся выращивать новые сорта пшеницы, ржи. Морозостойкие сорта. Потому что рядом – ледники. Рыбу тоже скоро научатся выращивать на нашей беловодской стороне. Тоже будут новые сорта. А как же вы хотите? Жизнь идёт, жизнь меняется. Новая жизнь – и рыбка будет новая. Куда как лучше старой. Всё по уму, ребята. Всё по-хозяйски.