Откровенно сказать, этой последней побаске не очень-то и верилось или даже совсем не верилось. Но позднее мне подвернулась книга Фарли Моуэт о волках, и подтвердилось невероятное.

«Более того, – говорится в книге про охотника, – Утек знал по крайней мере два случая, когда женщина, потерявшая ребенка и страдающая от обилия молока, кормила грудью волчонка».

Вот вам и сказки-побаски.

Горько, жутко, но – факт!

29

Долго ли, коротко заполнялось беловодское обширное водохоронилище, но заполнилось до краев и даже лишку хватило.

Бакенщик Никола Зимний жаловался. Гостил, говорит, у мамани своей – за гребешком плотины. Пришли, говорит, эти самые, черт их дери… нижемеры – так он зовёт инженеров. Пришли, заколотили в землю какие-то столбики. Измерили что-то приборами. А что? Зачем? Да это, мол, отметки, куда, мол, подкрадется наше море.

Успокоили, черти. Метров триста, говорят, до вас не дойдет. За огородами плескаться будет. Ну, Никола рад стараться: провода к мамкиной избушке протянул через дремучую тайгу, лампопулю деда Кумача ввернул, и сидит, мух от неё отгоняет – ждёт свету.

Ждали свету, говорит Никола, а дождались светопреставления. Проснулись ночью: мыши по одеялу бегают, вода под полом хлюпает. Они – бегом на улицу, а там… О, бог ты мой! Стога плывут с лугов, бревна бухают. Бурундуки барахтаются, волчата, горностаи, лисы, зайцы…

Никола Зимний суток трое «дедушкой Мазаем работал». Только много ли спасешь одною лодкой? Потонуло тогда всякой живности – не сосчитать. И людишки тоже потонули, человек, наверно, десять. Ну, эти-то пьяные были – эти вроде бы как не считаются.

Рукотворное море выпило всю кровушку из Летунь-реки. День за днём и ночь за ночью волшебная вода теряла свою первородную силу: мутилась, отдавая духом тления и зарастая длинными змееобразными подводными «лесами», через которые в иных местах ни рыба не проскользнет, ни гребные винты не прорвутся… Малярийные какие-то, гиблые туманы потянулись от реки…

Отныне ждать добра на этих берегах не приходилось: кто с лёгкою душой, кто скрепя сердце – собрал народ манатки и разъехался в поисках лучшей доли. Брошенные избы захирели без хозяев, но большинство сгорело и порушилось под натиском современной «золотой орды»: что-то изничтожили туристы, что-то бичи, а что-то заключенные, то и дело бегущие из-под ружья из ближайших беловодских лагерей, повсюду понатыканных в тайге – для зачистки будущего дна водохоронилища.

Сказка – ложь, а мы всегда мечтали жить по правде, по совести. Беловодье стали называть неперспективным. Кто же спорит? Так оно и есть.