Пигалица начал посапывать, согрелась и окосела от выпивки и еды.
— Протопите дом свободный, тот, где рыбаки наши раньше обитали, да закройте её там. Спать положите, — народ пошёл готовить не то тюрьму, не то лазарет, не то пионерский лагерь, девчушке пятнадцать лет.
Мы с Буревоем засели думать как быть в сложившейся ситуации.
— Буревой, что делать будем?
— Негоже так с девками поступать… А если бы мы её убили?
— Ага, негоже. А с другой стороны, чего ему, Святославу этому делать? У него ситуация патовая — дед кивнул, мы с ним в шахматы играли периодически, — уйти не может, остаться — мы не даём жить нормально, людей под себя его подминаем. В принципе, нормальный ход, правильный. Циничный, но правильный. И ещё, обратил внимание, он сам всё делал? Не хотел мужиков своих марать в этом…
— Ага. Теперь только с него спрос, — дед почесал бороду, — только вот кто да как спрашивать будет?
— Ну уж если мы на себя власть взяли, то и суд за это нам вести. Да и за остальное — тоже. Надо только ещё раз пигалицу допросить. И это, вы уже народ покормили? Тогда я сейчас накидаю текст, утром его со стены прочитаете. Не будет завтра кормёжки…
Утром Юрка зачитал собравшимся на завтрак людям наше объявление:
— Мы вам про наши Законы говорили, на встречу пошли, работой да пропитанием обеспечили. А вы и свои, и наши традиции нарушили, кусать руку кормящую стали. Соглядатая к нам отправили. Мы его, тьфу, её, поймали. За дело это неблагодарное вам сегодня еды не будет. Да и дальше теперь только боги наши решать судьбу вашу станут.
Что тут началось! Бомжатник зашевелился, переваривая услышанное. Наш патруль демонстративно продефилировал в лес чуть поодаль. Народ в лагере кучковался, что-то обсуждал. Святослав вылез из землянки, люди бросились к нему. Вояка огрызался, распихивал наседающих беженцев, собирал своих бойцов. Натуральный тихий бунт случился в бомжатнике. Народ всё громче говорил, стал собираться в группки. Самым мощным центром притяжения стал высокий старик с длиннущей седой бородой. Он что-то громогласно вещал, отвечая на вопросы и выкрики, куда-то показывал рукой. К обеду бомжатник поделился на две части. В центре осталась землянка Святослава, в которую набились его вояки с чадами и домочадцами, вокруг него — пустое место. Остальные беженцы разместились по краю лагеря. К стене отправился мужик, начал громко кричать о том, что, мол, они не посылали никого. Это всё Святослав — с него и спрос.
— А что, выдадите своего на суд нам? Или как? — поинтересовался Юрка.
Мужик помялся чуть и ушёл. Соплеменника сдавать не стал — это мне даже импонировало. Мы же продолжили допрос пигалицы. После ночи в натопленном доме и обильного завтрака она тараторила так, что не успевали записывать. По всему выходило, что весь лагерь сейчас только о том и думает, чтобы примоститься к новой крепости. Но удерживает их глубокое уважение к Святославу. Воин, что увёл их от эпидемии, пользовался достаточно большим почётом. Только это сдерживало население лагеря от прямых переговоров с нами на момент своей дальнейшей судьбы.