— …Потому теперь имущество ваше в уплату пойдёт за убытки да нарушение правил. Вычтем стоимость его из общей суммы, остаток на всех раскидаем. Потом вас поселим к себе, будете работать, как скажем, а мы за то кормёжку да одёжку вам дадим…

— Челядниками всех сделать хочешь? — перебил Ладимир, буравя меня тяжёлым взглядом.

— Слугами, что ли? — не понял я.

— И такие среди них есть. Челядь тот, кто сам ни чем не владеет, со стола хозяина питается, ему же и служит веки вечные…

— Ну, не так. На кой леший вы мне тут на такое долгое время? Отработаете долг — идите на все четыре стороны. Но кормёжка, дрова на отопление да прочее будут долг ваш увеличивать, а работа справная — уменьшать. Когда все заплатите — вольному воля.

От такого Ладимир чуть воспрял, но постарался всё равно свести наши отношения к более привычному формату. Мол, давай мы сами долги те платить будем, своим умом жить, пусть и с долгом большим. Назвал ему приблизительный размер ущерба — старик загрустил, такое они до скончания века выплачивать станут. Потому начались разборки в части стоимости ущерба. Включился Буревой, расписывая подробно что, где, как они разорили, сколько труда вложено было, какие порядки порушили пришлые. Ладимир опять погрустнел. Ну да, стоимость одних только досок, что они с болота утянули, была такой по местным меркам, что не каждый такую сумму представить мог. И главное — не придерёшься к деду! Всё чётко расписал, за обиды хорошо сверху накинул. Вконец расстроившемуся Ладимру Буревой в конце спора лишь одно добавил:

— Мы Законы наши хоть и записали сами, но боги в том нас всемерно поддержали. Сам видел, мы тут с ними рядышком живём, волю их исполняем.

— Прочесть бы надо, писанное-то, протянул Ладимир.

— Не вопрос, Буревой научит, — сказал я, завершая разговор, — слова же наши людям своим передай, пусть тоже думают. Силой никого тянуть не станем, но и на своей земле народ, что Законам нашим не подчиняется, не потерпим. Пусть уходят. Время вам — семь дней на раздумье. Потом окончательное решение принимать станем…

Неделя была та ещё. Буревой с Ладимиром сначала сидели у стены, потом мы завязали главбеженцу глаза, привели его в крепость да в бане разместили. По обычаю пропарили Ладимира, чтобы болезней избежать. Там, в предбаннике и вели переговоры. В первый раз до ночи просидели, на следующий день ситуация повторилась.

Теперь по утру главного беженца приводили с завязанными глазами в крепость, в предбаннике велось обсуждение Законов и порядков, включая новые, те что под крепостных потенциальных писали. Пигалицу ему показали, тот рассказал её родичам, что с ней все в порядке, народ в лагере успокоился. Сложнее было со Святославом. Он никак не шёл на контакт. Громил камеру, нары, орал и выл, тряс клетку, бросался едой. Откуда только силы берутся! Я каждое утро приходил, капал ему на мозги. Спокойным, ровным голосом рассказывал о его судьбе, о том, и где он прокололся: