"Это Гоблин! Он открыл окно! Говорю тебе как на духу. Я дважды закрывала окно, а он дважды его распахивал. Сейчас он внизу! Взгляни на экран компьютера. Видишь, что он написал!"

"Ты видела, как двигались клавиши?" – спросил я.

На мониторе светились слова: "СПУСТИСЬ ВНИЗ".

"Еще бы не видеть! Мальчик, ты что, не слушаешь? Я видела, как окно открылось и закрылось! Ты понимаешь, что происходит с твоим Гоблином? Он становится все сильнее и сильнее, Квинн".

Я подошел к окну и выглянул на восточную лужайку. Там, в свете прожекторов, стоял Гоблин. На нем была моя привычная для этого часа одежда – длинная фланелевая ночная рубашка – но в ту минуту, разумеется, я был все еще полностью одет.

"Квинн, отправляйся на исповедь, – сказала Большая Рамона, – и расскажи священнику, что ты натворил с этим призраком! Неужели ты не понимаешь, что он послан дьяволом? Теперь я знаю, это он перебил тогда все стекла".

Я не стал даже спорить. Спустился вниз, вышел из дома и направился к кладбищу, где он прогуливался босой, как потерянная душа.

"Ты уезжаешь в Европу с Моной, ты покидаешь меня", – сказал он, едва шевеля губами, но волосы у него на ветру развевались.

"Я бы никогда тебя не покинул. Поедем со мной, – предложил я, – почему ты не можешь? Не понимаю".

Он не ответил.

"Я волнуюсь из-за тебя, – вслух произнес я, хотя и тихо, – беспокоюсь за твои чувства. Ты стал гораздо мне ближе, с тех пор как напал на того громилу. Ты многому за последнее время научился".

И снова никакого ответа. Я попытался скрыть свой страх, напомнив себе, что каким бы развитым он ни стал и какие бы у нас с ним ни были разногласия, он все равно не способен читать мои мысли.

Что касается меня самого, то я не находил покоя и лишь частично мог переключиться на Гоблина. Я был чересчур поглощен любовью к Моне, чтобы сосредоточиться на Гоблине. Как это было подло! После стольких лет... Интересно, он догадывался?

"Пошли, – сказал я, – уйдем от этого света".

Я прошел назад, обогнул флигель и вышел к западной стороне дома, где стояла плетеная мебель, залитая электрическим светом другого прожектора. Гоблин шел за мной, и, когда я оглянулся на него, когда обнял левой рукой, я увидел, что он снова стал моим двойником и по одежде. Для него это было проще простого.

"Ты постараешься взять меня с собой? – спросил он. – Когда поедешь в Европу? Будешь держать меня за руку?"

"Конечно, – ответил я. – Я все сделаю. Ты займешь место рядом со мной в самолете, и я буду крепко держать тебя за руку всю дорогу". – Я говорил искренне, но обращался к померкшей любви, так как теперь моя душа принадлежала благословенной Офелии. Я был ее Гамлетом, ее Лаэртом и, возможно, даже ее Полонием. Но мне не следовало забывать о Гоблине, и в эту минуту меня подстегивал вовсе не страх, а преданность.