Ни слез, ни рыданий.

Я почувствовал, как рухнули все ее надежды, все мечты, как умерла ее любовь. Я видел по ее лицу, что она смирилась с горечью потери.

Миравиль плакала.

– Значит, он сделал их твердыми как лед, – всхлипывала она и не переставая рыдала, закрыв лицо ладонями.

Я опустился на колени возле замороженной пары Талтосов и положил ладонь на лоб мужчины. Холодный и твердый.

Если в этом теле и присутствовала душа, я этого не ощущал. Но мог ли я в чем-то быть уверен? То же и с рыжеволосой женщиной, которая была так похожа на Мону.

Я осторожно вышел из морозильной камеры в теплую кухню и обнял Мону. Ее трясло, но она не плакала, только щурилась от холодного тумана. Наконец она взяла себя в руки и повернулась к Миравиль.

– Идем, дорогая. Давай закроем эту дверь и подождем, пока к нам не придут на помощь.

– Но кто может нам помочь? – спросила Миравиль. – Лоркин заставит нас делать все, что она захочет. А все остальные умерли.

– Не волнуйся из-за Лоркин, – сказал Квинн.

Оберон зло вытер слезы и снова с любовью обнял Миравиль. Потом он протянул свою длинную руку, погладил Мону по голове и привлек к себе.

Мы закрыли дверь в морозильную камеру.

– Квинн, – сказал я, – набери для меня номер Первой улицы, а потом передай мне телефон.

Квинн ловко, не отпуская Лоркин, одной рукой набрал нужный номер.

Милое задумчивое лицо Лоркин ничего не выражало. Оберон, по-прежнему державший в своих объятиях Мону и Миравиль, смотрел на нее с нескрываемой ненавистью.

– Следи внимательно, – шепнул я Моне.

А потом взял у Квинна телефон.

– Это Лестат. Мне надо поговорить с Роуан о Морриган.

– Что тебе удалось узнать, Лестат? – долетел до меня ее хрипловатый голос.

Я рассказал ей все.