Медленно, не поворачивая головы, Эверар перевел на меня взгляд. Смятение в его разуме улеглось, и я получил отчетливый ответ: да, он ненавидит Рошаманда, но причин для ненависти у него столько, что и не выскажешь.

И как, скажите на милость, поддерживать покой и порядок среди столь могучих созданий, будь ты хоть трижды принц? Решительно невозможно! Пугающая перспектива.

Я повернулся и вышел из комнаты.

Наверху Сибель играла на пианино. Наверное, в студии. Должно быть, у Бенджи перерыв в вещании. Умиротворяющая мелодия. Я всем существом внимал ей, слышал со всех углов и закоулков этого великого и прекрасного дома тихие, мирные голоса.

Но как же я устал, смертельно устал! Очень хотелось увидеть Роуз и Виктора, но сначала надо было поговорить с Мариусом.

Я отыскал его в библиотеке, совсем не похожей на ту, которую успел уже полюбить сам – куда как более пыльной и загроможденной. Она располагалась в среднем из трех особняков и была битком забита картами, глобусами и стопками газет и журналов. Книг тоже хватало – до самого потолка. Мариус сидел за потертым и залитым чернилами старинным дубовым столом, с головой уйдя в какой-то огромный том про историю Индии и санскрит.

Сегодня он облачился в длинный балахон до пят, в излюбленном Сетом и Фаридом стиле, только из темно-красного бархата. Понятия не имею, где он его нашел, но это ведь типичный Мариус, до мозга костей. Длинные густые волосы свободно струились по плечам. Тут, под этой крышей, не требовалось никакой маскировки, никаких уступок нормам современного мира.

– О да, они знали толк в одежде, – сказал он мне. – Не представляю, зачем я вообще мучился с этими варварскими выдумками.

Он говорил сейчас как типичный римлянин. Под варварскими выдумками подразумевались штаны.

– Послушай, – сказал я, – Виктора с Роуз надо причастить Крови. Надеюсь, это сделаешь ты. У меня есть на этот счет свои соображения, но что ты сам-то скажешь?

– Я уже говорил с ними, – ответил он. – Польщен и буду рад. Им я уже сказал.

У меня словно гора с плеч упала.

Я плюхнулся в кресло напротив него – широкое резное кресло в стиле Возрождения, такие, верно, любил Генрих Восьмой. Скрипучее, но удобное. Постепенно я начал замечать, что вся комната выдержана более-менее в тюдоровском стиле. Окон здесь не было, но Арман создал эффект окон, разместив по стенам массивные зеркала в золотых оправах, да и камин был типично тюдоровский: с черными завитушками и тяжелыми железными подставками под дрова. Потолок перечеркивали черные балки. Арман всегда был гением стилизации.