Эта ритуальная фраза была мне знакома, но я ни разу не слышал ее от Самиры. Честно говоря, мне будто под дых врезали – ведь в новостях все время рассказывают, как террористы с этими словами взрывают людей и творят прочие ужасы.

Я не собирался говорить об этом Сэм. Она и так была в курсе. Когда она шла по улицам Бостона в своем хиджабе, кто-нибудь обязательно орал, чтобы она проваливала домой. А Сэм, если была не в духе, орала в ответ: «Мой дом в Дорчестере!»

– Ага, – сказал я. – Это значит «Бог велик», да?

Самира покачала головой:

– Это не совсем точный перевод. На самом деле это значит «Бог более велик», «Бог превыше».

– Чем что?

– Чем что угодно. Эти слова произносят, чтобы напомнить, что Бог превыше всего – твоих страхов, твоих проблем, твоей жажды, голода, гнева… Даже твоих заморочек из-за того, что твой отец – Локи. – Она снова покачала головой. – Прости, наверное, для атеиста это звучит ужасно пафосно.

Я пожал плечами. Мне было неловко. Я завидовал Самире с ее истовой верой. Сам я такого не испытывал, но видел, что ей это помогает. А я хотел, чтобы она чувствовала себя уверенно, особенно сегодня.

– Ну, судя по твоим словам, ты и правда зарядилась по самое не могу. А это главное. Готова надрать несколько дохлых задниц?

– Ага. – Она вдруг хитро усмехнулась. – А сам-то? Готов встретиться лицом к лицу с Алекс?

«Интересно, а Бог – он превыше даже вот такого пинка под дых?» – подумал я, но все же выдавил:

– Что ты имеешь в виду?

– Ой, Магнус, – умиленно вздохнула она. – В сердечных делах ты такой близорукий, что прямо прелесть.

Пока я ломал голову над тем, как бы избежать необходимости что-то на это отвечать (может, крикнуть: «Смотри, что это там, наверху?» – и убежать?), по залу разнесся голос великанши Скади:

– А вот и мои ранние пташки!

Мехов, в которые куталась великанша, хватило бы на семейство белых медведей. За ней тащились гуськом слуги, нагруженные широким ассортиментом деревянных лыж.

– Будите своих друзей и вперед!

Друзья что-то не рвались просыпаться и радоваться новому дню.

Мне пришлось опрокинуть на голову Хафборна Гундерсона аж два ковша ледяной воды. Блитцен помянул чью-то родительницу и велел мне убираться. Когда я попытался растолкать Хэртстоуна, он высунул из-под одеяла одну руку и показал: «Меня нет». Ти Джей выскочил из постели с криком: «В атаку!» Хорошо, что он был безоружен, а то пропорол бы меня насквозь.