— Я пошла за тобой, потому что вспомнила про ушную серу. В другом ухе она тоже есть. Как же ты переберешься через озеро без меня?

Не могу передать, насколько присутствие 16Ч облегчило мое путешествие в извилинах Большой головы. Мы шли одни-одинешеньки по бесконечным, однообразным коридорам, переваливали через высокие, гладкие складки, преодолевали наросты мозговой ткани и узлы нервных окончаний. В левом полушарии идеи встречались гораздо реже. Если какие-то и попадались нам на пути, то все они забрели сюда случайно, и мы с помощью карты объясняли им дорогу назад.

Каждому встречному я непременно рассказывал о том, что 16Ч победила безумие. Она, правда, при этом ужасно смущалась, но я надеялся, что так смогу немного поднять ее статус внутри мозгового общества. Как еще было отплатить ей добром за добро?

Жизнь в левом полушарии царила совсем не такая, как в правом. Его населяли только рефлексы и одноликие мысли-привычки, которые в форме маленьких сереньких шариков или кубиков скучно плыли по коридорам извилин, что-то тихонько и монотонно бубня себе под нос.

В этой части мозга не происходило никаких творческих процессов, здесь не рождались идеи, не возникали открытия, а выполнялись команды, систематизировались уже ставшие привычными мысли и контролировалась вся мозговая деятельность в целом.

Мы походили на двух муравьев, случайно заползших в чужой муравейник. Нам вежливо уступали дорогу, но вслед недовольно шипели. В этом полушарии, как видно, все новое и необычное раздражало и вызывало недоверие.

В стенах повсюду виднелись углубления, некоторые в форме квадратов, другие сферические, большие и маленькие. Пролетавшие мимо шары и квадраты отыскивали подходящие по размеру ниши, укладывались в них и долго и нудно гудели там. Потом отправлялись дальше.

^{Бу-буммс!}

Поначалу это был очень тихий звук, сопровождаемый едва заметной вибрацией.

— Ты слышал? Что это? — удивилась 16Ч.

— Не знаю.

^{Бу-буммс!}