Он подошел вплотную, и Седрик не отступил. Гест снова потянулся к Седрику, и тот не убежал. У Геста были сильные, крепкие руки.

Седрик тогда закрыл глаза – сейчас, вспоминая, он снова сидел с закрытыми глазами. Вся та безумная ночь под холодным штормовым небом была свежа в памяти. Она не давала ему покоя, она проявляла его сущность. Гест оказался прав. Когда он признался, чего хочет, стало легче.

Гест был безжалостен. Он дразнил, причинял боль, гладил и утешал. Он был груб и нежен одновременно, жестко требовал и тут же мягко настаивал. Над ними неслась буря, ветер гнул деревья, но холода не чувствовалось. Они упали на толстую подстилку из игл под низко опущенными вечнозелеными ветвями – от слоя сухой хвои хорошо пахло. Они укрылись плащом Геста. Время, семью, весь остальной мир – все унесло бурей.

Незадолго до рассвета Гест оставил Седрика у подъезда к дому. Седрик явился домой в грязной и порванной одежде, всклокоченный, с кровоточащими губами. Он проспал допоздна – сколько позволил отец. Потом, стоя перед отцом в кабинете, Седрик поведал длинную басню насчет выпивки, падения в воду по темноте и долгого пути домой. У него болели все мышцы, губы опухли. Три мучительных дня Седрик сидел в отцовском доме тише мыши. Почти все время он прятался у себя в комнате, или сгорая от стыда, или пялясь в темноту и воскрешая в памяти каждый миг встречи. В нем боролись сожаление и желание.

Утром на четвертый день пришло приглашение от Геста – на верховую прогулку. В большом конверте серо-голубого цвета, надписанном размашистым почерком Геста, лежала записка на тонкой серой бумаге. Отец удивился. Он был польщен тем, что у сына завелись связи в высшем обществе. Мать тут же озаботилась состоянием выходного костюма Седрика. Отец одолжил ему лошадь – единственное приличное средство передвижения, которым располагала их семья. Напутствуя, отец предупредил, чтобы Седрик не уходил с вечеринки первым, а задержался, если Гест будет к нему благорасположен.

Гест и правда оказался благорасположен. Седрик был единственным гостем на этой «верховой прогулке», и уехали они недалеко, до маленькой заброшенной фермы, принадлежащей Финбокам. Все комнаты ветхого домика были пыльными и неубранными, кроме одной спальни, хорошо обставленной, со стойкой, полной спиртного.

Седрик быстро понял, что в «верховых прогулках» Геста лошади далеко не главное. Вскоре Гест стал для него целым миром. В его присутствии свет, краски, звуки делались ярче, сильнее. Гест погрузил его в мир искушений и удовольствий, избавил от страхов и скованности и научил новым потребностям – они заменили те смутные желания, в которых Седрик боялся кому-либо признаться. Вспоминая то время, Седрик улыбнулся. Они тогда обедали вместе, потом проводили вечера с друзьями Геста. Друзья Геста – вот где была настоящая школа! Богатые торговцы, кто моложе, кто старше, кто одинок, кто женат, – все они вели жизнь, полную радостей, какие только можно было купить за деньги. Седрика поразило, как они потворствуют своим прихотям, потрясла постоянная погоня за всяческими удовольствиями. Когда он сказал об этом Гесту, тот рассмеялся и ответил: «Мы же торговцы, Седрик, по рождению и по наследству. Мы находим то, чего люди желают больше всего, и получаем за это деньги. Нам становится известно о самом желанном – и мы хотим его для себя. И обретаем его за те деньги, что заработали. В этом-то и состоит наша цель: приумножить деньги и использовать их себе во благо. Что в этом плохого? Иначе зачем так тяжко трудиться? Мы работаем, чтобы насладиться плодами своего труда». Седрик не знал, что возразить.