Элис все никак не выходила. На берегу проснулся Лектер. Завернувшись в одеяло, он подошел к кострищу и стал подбрасывать на угли остатки вчерашнего топлива. Крошечный язычок пламени показался над обломками плавника, и парнишка сел на корточки, протягивая руки к огню. К нему присоединился Варкен, протиравший глаза и почесывавший чешуйчатую шею. За последние дни его кожа приобрела медный блеск, под стать красной шкуре его дракона. Он дружески поздоровался с Лектером. Тот что-то ответил, Варкен рассмеялся – искренним мальчишеским смехом, отчетливо слышным даже на корабле.

Глядя на двух юнцов, которых должны были умертвить еще в младенчестве, Лефтрин почти усомнился в мудрости старых обычаев. Ребята выглядели достаточно крепкими, хоть и малость странными. Он желал им всем добра – как парням, так и девушкам, – однако надеялся не увидеть, как между ними расцветают романтические отношения. Позволить таким людям плодиться было бы нарушением всех традиций Дождевых чащоб. Но до сих пор капитан не замечал никаких признаков того, что девушки намеревались допустить подобное отступление от законов. Он хотел верить, что так будет и впредь, хотя с беспокойством думал, есть ли у него какая-то власть, чтобы заставить их исполнять закон Дождевых чащоб, запрещающий им любовные связи.

– Что ж, Смоляной, никто не сказал мне, что это входит в условия сделки. Я знаю, всеобщий долг – соблюдать правила, которые позволяют нам остаться в живых. Но дед когда-то говорил мне, что общая работа – это ничья работа. Так что, может быть, никто не попрекнет меня, если я не стану взваливать это бремя на себя.

Корабль ничего не ответил, да Лефтрин и не ожидал ответа. Солнце было теплым, а течение тихим. Смоляной, похоже, так же наслаждался короткой передышкой, как и его капитан. Лефтрин оглянулся на каюту Элис. Терпение. Терпение… Она настоящая женщина, благородных кровей, а такой каждое утро нужно время, чтобы подготовиться к встрече дня. И результат того стоил.

Он услышал позади себя шаги и обернулся, чтобы пожелать ей доброго утра. Слова приветствия увяли на губах. По палубе к нему, лощеный как всегда, шел Седрик. Лефтрин смотрел на него, разрываясь между завистью и отвращением. Волосы Седрика были безупречно причесаны, рубашка сияла белизной, на штанах ни пылинки, башмаки начищены. Он был свежевыбрит, и слабый пряный аромат наполнял утренний воздух. Это был самый опасный соперник из всех вообразимых. Он не только неизменно блистал ухоженностью, его манеры были так же безупречны. По сравнению с ним Лефтрин чувствовал себя грязнулей и невеждой. Отсюда и отвращение, с которым он относился к Седрику. Когда они оба находились рядом с Элис, она могла сравнивать их, и Лефтрин всегда должен был проигрывать в ее глазах. Уже одного этого было достаточно, чтобы возненавидеть Седрика. Но имелось и еще кое-что.